Зрительный зал напоминал сумасшедший дом, хотя обычно в преддверии Рождества наблюдалось заметное затишье в мире парижской моды, перед тем как ведущие дома моделей показывали свои весенние коллекции. Однако этим снежным зимним днем толпа переполняла зал.
Перед началом показа произошла небольшая заминка: ассистенты вносили дополнительные стулья, обитые желтой и белой кожей, предназначавшиеся для толпившихся в дверях клиентов, регулярно посещавших дневные шоу Мортесьера. Суета вынудила Жиля покинуть свой рабочий стол в комнате для дизайнеров, и он выглянул, чтобы понаблюдать за тем, что происходит в зале. Его красивое юное лицо с высокими скулами и чувственным ртом драматически контрастировало с фирменным строгим черным свитером и узкими черными джинсами.
В аудитории жены арабских шейхов, щедро украшенные бриллиантами от Булгари – самыми популярными драгоценностями в нефтедобывающих государствах, – довольно неохотно посторонились, пропуская нескольких японских бизнесменов. Позади них небольшая группа подтянутых женщин средних лет с одинаковыми пепельно-светлыми волосами – судя по всему, обитательниц Хьюстона и Нью-Йорка, главных потребителей парижской высокой моды – рассаживалась по своим местам.
Жилю казалось немного странным, что американцы и японцы, не говоря уж о женах нефтяных шейхов Ближнего Востока, приезжали за тысячи миль от дома в Париж за покупками, в то время как в Токио, Кувейте и Далласе существовали абсолютно такие же, а возможно, даже и более дорогие дома высокой моды. Тем не менее перед соблазном парижской торговой марки мало кто мог устоять среди состоятельных людей мира.
Однако это вовсе не раздражало Жиля. Ему самому хотелось стать сказочно богатым. Жиль вновь задумался о деловом предложении, которое получил несколько дней назад. Его сигарета замерла над серебряной пепельницей, взгляд стал отсутствующим.
Месяц назад Париж потрясло сообщение об открытии нового крупного Дома моды нью-йоркским – что уже само по себе было невероятно – предпринимателем. Теперь в узком кругу ведущих кутюрье поговаривали, что Джексон Сторм, император американского массового рынка мод, нуждается во французском дизайнере. В противном случае мультимиллионный, широко разрекламированный проект не сможет воплотиться в жизнь. Американец искал хорошего парижского дизайнера, высококлассного специалиста, молодого и амбициозного, готового превзойти самого себя.
За спиной Жиля послышалось шуршание ткани, сопровождаемое шепотом ассистентки, которая давала указания открывающей показ модели. Шоу Мортесьера начиналось со своего рода ретроспективы самых удачных моделей осенней и зимней коллекции, хотя некоторые передовые парижские дома моды уже представляли новинки грядущего весеннего сезона.
В качестве условного знака к началу шоу фонограмма бешеного ритма французской рок-группы сменилась мелодией старой песни группы «Битлз». Руди Мортесьер, ведущий кутюрье и владелец Дома моды, любил Пола Маккартни; мелодия послужила сигналом к началу показа коллекции зимних костюмов.
Жиль понимал, что следует вернуться к работе. Однако свадебное платье, над которым он сейчас трудился, никак не удавалось ему, и это приводило молодого дизайнера в угнетенное состояние. Он – художник и не привык работать по принуждению, особенно над чем-нибудь тривиальным, таким, как это одеяние из белого атласа, предназначенное для датской графини, которая выходила замуж за копенгагенского мебельного промышленника. Жиль просто-напросто убивал время, наблюдая шоу: он слишком хорошо знал осеннюю коллекцию Мортесьера, большую часть которой создавал собственноручно.
Однако когда первая манекенщица прошелестела мимо и, подняв глаза, с удивлением посмотрела на Жиля, он постарался убедить себя, что ему просто необходимо здесь находиться и следить за моделями, чтобы их движения соответствовали установленным стандартам. Девушки в последнее время стали удивительно небрежны в своей работе. Жиль заметил, что с особым удовольствием наблюдает за американской моделью Элис. Она была феноменальна. Невероятно, но он чуть было не отказал ей в работе три месяца назад, ссылаясь на то, что она слишком красива для манекенщицы Дома высокой моды. Теперь Элис стала ведущей моделью Мортесьера, а быть может, даже и всего Парижа.
Жиль выудил измятую пачку «Галуаза» из кармана джинсов и достал очередную сигарету. В Элис очень многое оставалось для него тайной. Он не был даже уверен в том, что это ее подлинное имя. Действительно ли она училась музыке в Сорбонне, как говорила? Студентка, которая отказалась от многообещающей карьеры, провалила экзамен первостепенной важности. Он знал только, что она посещала шикарный салон красоты, знаменитый «Александр де Пари»; в этом, по крайней мере, девушка призналась во время собеседования. Странно, мало кто из моделей, ищущих работу, мог позволить себе такие денежные траты.
Он наблюдал, как американка в ярком велюровом пальто цвета лаванды скользит по подиуму, затем – пауза и поворот, при котором полы пальто распахиваются, открывая на обозрение шерстяное платье того же цвета. Из первых рядов в зрительном зале донесся приглушенный одобрительный шепот.
Лиловое велюровое пальто не принадлежало к числу любимых творений Жиля. Он даже собрался вычеркнуть этот номер из зимней коллекции, потому что цвет и фактура ткани казались слишком экстравагантными для богатых дам средних лет, основных покупательниц Мортесьера. Тем не менее, если Элис бралась демонстрировать какую-либо модель, она моментально становилась популярной.
В мире моды существовала непреложная истина: манекенщица не обязана иметь красивую или даже просто миловидную внешность; в сущности, привлекательная модель являлась определенной помехой, умаляющей достоинство одежды, которую демонстрировала. Топ-модель должна была обладать почти мистической способностью должным образом преподнести одежду; скрыв свою индивидуальность, раствориться в замысле дизайнера.
Разумеется, для этого требовались определенные данные: высокая стройная фигура с прямыми плечами и узкими бедрами. Правда, Мортесьер не требовал от моделей бедер тридцати трех дюймов в обхвате – подобной странностью отличался ведущий кутюрье Унгаро. Лучшие манекенщицы имели исключительно длинные ноги, ступни умеренных размеров и сексуальный, идеальной формы бюст, предпочтительно маленький.
– Подумать только, как подает товар эта американка, – раздался приглушенный шепот над ухом Жиля…
Руди Мортесьер, четвертый среди парижских кутюрье после Диора, Сен-Лорана и Живанши, был похож на маленького толстого кролика. Он только что вернулся из ателье, где изготавливалась весенняя коллекция одежды, о чем свидетельствовало множество разноцветных ниток, прилипших к костюму.
– Конечно, в этой американской девушке все не так. – Глаза Руда добродушно сверкнули за толстыми стеклами очков без оправы. – Огненно-рыжие волосы, синие глаза, уф-ф! Как на цирковой афише! – Он всплеснул маленькими белыми ручками, изображая отчаяние. – За исключением того, конечно, что, когда все соединяется вместе, она становится неотразимой.
Жиль слегка отстранился от своего работодателя.
– Это ты хотел, чтобы ее волосы были такого цвета, – напомнил он, – а не я.
