– Их поймали голыми, – проворчала Присцилла. – Ради Бога, Эва, ты что, не можешь это произнести?
– Их поймали при компрометирующих обстоятельствах, – поправила ее Эва. – Дафну с этим отвратительным мужчиной. И в результате вся семья была вынуждена переехать на запад. Они не могли остаться в Нью-Йорке, когда все в городе знали о ее поступке. Ты хочешь, чтобы это произошло с нами? Хочешь для нас изгнания из общества?
Присцилла спокойно наблюдала за сестрой. Словно это Эва, а не она стала виновницей скандала.
– Мистер Маркс никуда не уезжал. И его до сих пор приглашают повсюду. Все не так уж и плохо, как ты говоришь.
Эва покачала головой и прикрыла глаза.
– Мужчинам это легче перенести. Кроме того, его принимают вовсе не все. Теперь его никогда не зовут к себе Хендерсоны. И Олдены тоже.
– Фи! – фыркнула Присцилла. – Хендерсоны. Можно подумать, без них не обойтись! Особенно без их ужасных обедов! Как же я буду жить, если больше не увижу печенку, выложенную на блюде в виде лебедя…
– Паштет, – поправила ее Эва.
– Да что бы там ни было, я прекрасно смогу прожить и без этого!
Эва сжала кулаки:
– Господи! О чем ты думаешь?! Как ты можешь быть такой безразличной! Ты действительно думаешь, что все так просто: родила ребенка – и все? Цилла, побойся Бога! Да люди при виде тебя будут переходить на другую сторону улицы!
Присцилла прищурилась и с расстановкой произнесла:
– Ну что ж… Тогда, вероятно, мне придется обратиться за помощью… к доктору.
Эва в ужасе посмотрела на сестру:
– Ни в коем случае! Знаешь, сколько женщин умирают от этой операции?!
Присцилла с сердитым видом подалась вперед:
– А ты знаешь, сколько женщин умирают во время родов?
У Эвы от волнения перехватило дыхание.
– Это тяжелее, Цилла. Намного опаснее и тяжелее.
Присцилла помолчал, а потом пожала плечами:
– Ну ладно. Тогда я уеду.
Эва почувствовала облегчение.
– Да, – размышляя, проговорила она. – Да, это выход, ты можешь уехать. Во Францию! К тете Фелисити. Ей мы можем довериться. Мы скажем всем, что ты уехала навестить тетю. – Эва повеселела. – И это даже не будет ложью. И ребенка можно будет оставить у нее.
– Нет! – категорически сказала Присцилла.
– Может быть, она знает какую-нибудь женщину, которая…
– Я же сказала – нет! – прервала сестру Присцилла и топнула ногой. – Я хочу сама.
Эва замерла.
– Что?
– Я не брошу его. Не брошу своего ребенка. Я хочу сама воспитывать его.
Эва представила, как Присцилла сидит с малышом на руках на званом обеде, а вокруг толпятся ее многочисленные поклонники.
– Что ты будешь с ним делать? – обреченно спросила Эва, понимая бессмысленность вопроса. В конце концов, кто согласится бросить собственного ребенка?
– Не знаю. Наверное, это будет забавно, – улыбнулась Присцилла. – Люди так любят детей. Я уже давно заметила это.
Эвой овладело отчаяние. Для нее стало очевидным: Присцилла не понимает всей серьезности положения, в котором она оказалась. Не понимает, что от ее легкомыслия пострадает вся семья. Она не собирается решать свои проблемы и, как обычно, ждет, что Эва защитит ее и спасет.
Но на этот раз ситуация была гораздо хуже, чем раньше, когда ее поймали за игрой в карты. Или когда она на балу у Мейсонов закурила сигару Рэндольфа Питермана. И даже хуже, чем тогда, когда она позировала в тоге для одной из картин Джерарда Пеллетье.
В этот раз она действительно совершила нечто немыслимое – она провела ночь с мужчиной.
Эва покраснела и потупилась, поняв, что испытывает легкую зависть к сестре.
– Ну хорошо, я не пойду к врачу, – сказала Присцилла. – Присядь, ради Бога! Пока ты не упала в обморок и не разбила мамин китайский фарфор. – Она вяло махнула рукой, указывая на изящную вазу, стоящую на низком столике.
Эва смотрела на сестру широко раскрытыми глазами, словно внезапно увидела в Присцилле совсем другого человека. Присцилла знала, что чувствуешь, когда тебя целуют. И это был не поцелуй украдкой в гостиной. Нет, настоящий поцелуй – в горячих объятиях, лаская друг друга. Однажды она видела такой случайно на улице. На углу Тридцать девятой улицы одна из уличных женщин целовала так молодого человека.
И Присцилла видела мужчину обнаженным! И лежала с ним в постели…
Эва даже присела, ошеломленная собственным любопытством.
– В чем дело? – раздраженно проговорила Присцилла. – Почему ты так на меня смотришь?
Эва прикусила губу и отвела взгляд.
– На что это было похоже? – спросила она негромко.
– Ты о чем? – Присцилла сердито сверкнула глазами.
Эва сжала губы. Она никак не могла справиться с захлестывающим ее любопытством.
– Что ты чувствовала?
– Когда? – раздраженно уточнила Присцилла. Затем внезапно поняла. Она подняла брови и внимательно посмотрела на сестру: – Так ты спрашиваешь об этом?
Эва смогла только кивнуть.
Присцилла смягчилась. На ее лице появилась слабая улыбка.
– Ох, сестричка, это просто чудесно! Мне никогда в жизни не было так хорошо!
Эву ее признание, с одной стороны, потрясло, а с другой – обрадовало. Всю жизнь она слышала лишь торопливое перешептывание замужних женщин, приходящих к матери заниматься шитьем. Потом и ее сверстники стали иногда беседовать шепотом об этом. Но говорить с кем-то, кто действительно знал обо всем не понаслышке, было для Эвы неожиданностью. И более того, выясняется, что это чудесно! Эва почувствовала неожиданный прилив сил.
– Так ты говоришь – чудесно?
– О да! – Присцилла прикрыла глаза, предаваясь приятным воспоминаниям.
– Скажи, а кто отец ребенка? – попросила Эва, наклоняясь вперед. Ей не терпелось узнать, кто же смог доставить сестре такое удовольствие. Знакома ли с ним Эва? Как странно, один из праздно шатающихся по Вашингтон-авеню бездельников способен на такое таинство. И кто же из этих глупых молокососов стал избранником Присциллы?
Но сестра внезапно посерьезнела:
– Не скажу.
– Почему же? – вырвалось у Эвы.
– Я не хочу, чтобы ты это знала. – Присцилла нервно перебирала в руках кисточки на поясе ее утреннего халата.
Эва разочарованно откинулась на спинку дивана и опустила руки.
– Ладно. Прекрасно. Но скажи мне одно: он женится на тебе? Достаточно ли он честен, чтобы отвечать за свой грех?
Присцилла поджала губы. Она не хотела встречаться с сестрой глазами и принялась изучать камин итальянского мрамора. Руки ее безостановочно сплетали и расплетали кисточки на поясе.
