— Не имею ни малейшего представления, сэр. Но вероятно, нечто грандиозное. Представляете, девочка даже грозилась, что сама убежит в город, если мы не отправим карету. Уверен, она выполнила бы свою угрозу. Вы же знаете, какой бывает принцесса, когда на нее находит…
Эйдан кивнул и пробормотал:
— Да, прекрасно знаю. Девочка неисправима. Миссис Бриндл постоянно твердит об этом.
— Миссис Бриндл?! — Пожилой ирландец рассмеялся. — Знаете, сэр, я уверен, что она только прикидывается строгой и требовательной, а на самом деле девчонка вьет из нее веревки, как, впрочем, из всех нас. Ведь именно миссис Бриндл позволила девочке поступить по-своему. Вероятно, этот сюрприз очень важен для мисс Кэсси. К тому же, сэр, никто лучше вас не знает, как она умеет уговаривать — всегда своего добивается. Вы и сами не в состоянии ей ни в чем отказать.
— Дело в том, что я не в состоянии и себе ни в чем отказать, — проворчал Эйдан. — И обычно это заканчивается для меня самым плачевным образом. Да, Кейдегон, проследи, чтобы Отважный получил побольше овса.
Кивнув главному конюху, Эйдан направился к замку. Молодой слуга, стоявший у входа, распахнул перед ним массивные двери, все еще украшенные гербом тех, кого Кейны несколько столетий назад лишили этой собственности. Едва взглянув на приветствовавшего его юношу, Эйдан быстро зашагал по коридору. Чувствуя какое-то странное стеснение в груди, он шел все быстрее. Дойдя до лестницы, не выдержал и помчался наверх, перепрыгивая через две ступеньки. Добравшись до покоев дочери, он на несколько секунд остановился, чтобы отдышаться, а затем осторожно отворил дверь.
Солнечные лучи, проникавшие в комнату сквозь искусную огранку цветных стекол, вставленных в широкие окна, наполняли покои волшебным сиянием. Эти покои являлись самыми лучшими в замке, и едва ли можно было бы придумать что-нибудь более изысканное и роскошное, чем жилище Кассандры. Стены здесь были украшены чудесными коврами, расшитыми много веков назад искуснейшими французскими мастерами. Сказочные единороги, изображенные на коврах, склоняли головы к ногам прекрасных дев, отважные рыцари вступали в поединки с огнедышащими драконами, деревья роняли свои золотые и серебряные плоды в руки детей, а луга и поляны были усыпаны великолепнейшими цветами.
Даже мебель в этих покоях была расписана в духе любимых сказок Кассандры Кейн: на платяном шкафу розового дерева и на комоде водили хороводы нимфы, дриады и изящные феи с прозрачными серебристыми крылышками. А столбики огромной кровати под балдахином были украшены цветочными гирляндами, выполненными столь искусно, что они казались живыми. Постель украшала драпировка яркого синевато-зеленого цвета, а на бархатных портьерах были вышиты крылатые кони, готовые взмыть в воздух.
Но для Эйдана главным чудом в этой комнате всегда была дочка, сейчас сладко спавшая под одеялом, украшенным россыпью золотистых звездочек.
Кассандра — шаловливый ангел, подлинное сокровище, оказавшееся в руках распутника, в руках человека, недостойного столь щедрого дара судьбы. И вот уже много лет сэр Эйдан Кейн думает лишь об одном — как бы не навредить девочке, как бы не погубить ее.
Он пересек комнату, бесшумно ступая по роскошным коврам, доставленным в Раткеннон из дальних заморских стран, где выращивают пряности. Увидев позолоченное кресло, придвинутое к кровати, Эйдан вновь ощутил стеснение в груди. Со спинки кресла свисало одеяло, а на сиденье лежала шелковая подушечка. Об этих маленьких удобствах Кассандра позаботилась накануне вечером — она, конечно же, знала, что в ожидании ее пробуждения он займет свое обычное место.
Эйдан навсегда запомнил тот день, когда дочь впервые попросила его поставить у ее кровати кресло — эта детская мольба до сих пор звучала у него в ушах. Ей только исполнилось семь лет, она еще не вполне оправилась после смерти матери, погибшей в дорожной катастрофе, едва не стоившей жизни и самой Кассандре.
Малышка вцепилась в его руку и, глядя на него своими чудесными голубыми глазами, пролепетала: «Папа, когда приближается время твоего приезда, я просыпаюсь и просыпаюсь, и думаю, что ты уже здесь, и постоянно бегаю в твою комнату, пока с холодными ногами не падаю без сил. А если ты будешь спать в кресле рядом, то я, проснувшись, смогу до тебя дотянуться и убедиться, что ты наконец-то приехал, что ты настоящий».
Разумеется, Эйдан не возражал, ведь ради дочери он был готов на все, так что вполне мог провести несколько часов в кресле, рядом с постелью малышки, только бы она не тревожилась. Правда, тогда он даже не подозревал, что эти дежурства станут драгоценнейшими минутами его жизни. Минутами, когда он мог любоваться очаровательным личиком Кассандры. Глядя на спящую дочь, Эйдан знал: с ней все в порядке, она счастлива и никто не сможет обидеть ее.
Склонившись над кроватью, Эйдан отвел в сторону богато расшитую штору и увидел разметавшиеся по подушкам серебристо-пепельные локоны. На мгновение перед его мысленным взором возникли картины: маленькая девочка держит в руках куклу, которую он привез ей из Лондона; малышка сосет пальчики, сунув их в свой крохотный ротик. Эйдан потерял счет часам, проведенным в тревоге; он боялся, что дурная привычка испортит форму ее хорошеньких губок. Увы, с каждым прожитым днем к Кассандре неотвратимо приближались куда более грозные опасности…
Она взрослела. У Эйдана защемило сердце, когда в утреннем свете перед ним предстало лицо девушки, которая вот-вот превратится в молодую женщину. Даже во сне ее черты, до боли знакомые, но странным образом изменившиеся, выражали ожидание.
Грудь Эйдана полоснуло болью — он вдруг почувствовал неловкость, почувствовал себя лишним у кровати дочери. Неужели его ночным бдениям пришел конец?
Да, похоже, пришло время навсегда убрать из комнаты дочери кресло с одеялом.
К сожалению, с этим ничего нельзя было поделать, и Эйдан прекрасно это понимал. Более того, он знал, что со временем Кассандра покинет его, оставит так же, как когда-то оставила свою старую куклу.
Эйдан закрыл глаза, вспоминая, как дочь расспрашивала его во время их последней встречи:
«А моя мама была красивой, когда ты впервые ее увидел на балу у генерала Мортона?»
Эйдан попытался не выдать своих чувств.
«Да, она была очень красивая».
Красивая и хитрая, эгоистичная и жадная до удовольствий. Глупая, испорченная, безмозглая девчонка, бросившаяся в объятия распутника, совершенно не думая о том, что тем самым обрекает своих близких на страдания.
«Миссис Бриндл говорит, что мама была первой красавицей сезона и что у нее был с десяток поклонников, готовых драться на дуэли за право подать ей крохотную рюмочку миндального ликера. Когда же она сбежала с тобой, трое из ее поклонников впали в глубочайшее уныние, так что их отправили на морское побережье лечиться, а еще один от отчаяния едва не застрелился. Как ты думаешь, у меня тоже будет много поклонников, когда в Лондоне откроется мой сезон?»
Эйдану всегда было трудно говорить о Делии. Ему стоило огромного усилия скрывать ненависть к этой женщине, не давать презрению проявиться в голосе или во взгляде, чтобы не причинить боли единственному дорогому существу, увенчавшему его союз с Делией Марч.
