Он умолк, погрузившись в горькие мысли. Констанция шевельнулась, словно хотела что-то сказать.
— Нет-нет, — поспешно сказал Карлтон. — Сперва выслушай меня. Все, чего я хотел, — это одолжить немного денег из тех, что видел вокруг себя; не для того, чтобы присвоить, а лишь на короткое время, на несколько дней, может, всего на несколько часов. Деньги делают деньги. Так почему я не мог пустить в оборот мертвый капитал, чтобы получить причитающееся мне по праву? Когда прошлым летом мистер Грин отправился в отпуск, я услышал, как сослуживцы говорят о неких неликвидных капиталах… И тогда я начал жонглировать со счетами. Слишком долго рассказывать, какие именно шаги я тогда предпринял. На моем месте это мог бы сделать любой… И мог бы заниматься этим некоторое время. В общем, подробности тебе неинтересны, но я это сделал. Когда я впервые отважился на такое, все прошло успешно. Мне удалось очень удачно вложить выгаданные деньги. Именно благодаря этому мы съездили в фешенебельный отель в Атлантик-Сити, где ты приобрела столько знакомых. Но авантюра мне не помогла, а только швырнула в бездонное болото. Когда прибыль от первой сделки была потрачена, мне не осталось ничего другого, кроме как повторить свой фокус, успешно проделанный раньше. После этого я уже не мог остановиться.
Я снова пошел на риск, взяв небольшой залог по кое-каким облигациям. Наличность истощалась. Потом я провернул неудачную сделку, и пяти тысяч долларов как не бывало — оклада целого года. Я сделал еще одну попытку и лишился еще пяти тысяч. Я был почти разорен. Мне пришлось одалживать, используя вымышленные имена, называя самые неприметные, и подключать подставных поручителей. Это сходило мне с рук, поскольку я контролировал отчетность, но к добру не привело. Убытки превышали доходы, и сегодня я в пролете на двадцать пять тысяч долларов.
Констанция смотрела на мужа широко раскрытыми глазами, до нее постепенно доходил ужас сложившейся ситуации. Карлтон продолжил, боясь остановиться, боясь, что его перебьют:
— Дипломированный бухгалтер, эксперт по обнаружению недочетов уговорил мистера Грина ввести у нас научные методы руководства и новую систему ведения дел. И вот я стою перед лицом неминуемого разоблачения.
Он начал расхаживать туда-сюда, глядя куда угодно, только не на лицо жены.
— Что мне делать? Одолжить? Но это бесполезно. У меня нет залога, который кто-нибудь бы принял. Значит, осталось одно…
Он понизил голос и продолжал говорить все тише, пока не перешел на хриплый шепот:
— Я должен исчезнуть. Я выскреб все, что смог, все, что сумел занять под свою страховку. Все это тут, на столе. Нынче ночью, последней ночью, я отчаянно работал в тщетной надежде, что наконец найду хоть какой-нибудь способ спастись. Такого способа нет. Выхода нет. В отчаянии я тянул до последнего момента и целую неделю жил с единственной мыслью — как я расскажу тебе обо всем, если придется открыться. Господи боже, Констанция, я дошел уже до такого состояния, что даже выпивка меня не берет!
Карлтон упал в глубокое кресло, опустил голову на руки и застонал при мысли о том, какая это будет мука — собрав чемодан, проскользнуть на Восточный экспресс через толпу на железнодорожном вокзале.
А Констанция все молчала. В голове ее крутилась единственная мысль — она неправильно все поняла. Никакой другой женщины не было. И, пока она слушала Карлтона, перед ней все больше раскрывалась истина: он пошел на преступление ради нее.
В последние месяцы их доходы все росли, а она не задавала никаких вопросов, принимая внезапное богатство как нечто само собой разумеющееся. И вот теперь настало горькое пробуждение.
Констанция провела руками по лицу, но все осталось как было. Нет, это был не сон, а жестокая реальность. Если бы она могла повернуть время вспять и все изменить! Но что сделано — то сделано. Она изумилась самой себе, но не преступление мужа заставило ее содрогнуться, как от леденящего холода, а ужас предстоящего разоблачения.
Карлтон сделал это ради нее. Эта мысль снова и снова вертелась в ее голове. Наконец Констанция взяла себя в руки и заговорила, еще не очень разобравшись в противоречивых чувствах, бурлящих в ее душе.
— Итак, ты оставляешь мне последние деньги, бросаешь на позор и собираешься сделать все возможное, чтобы улизнуть в безопасное место. Ты хочешь, чтобы я высказала за тебя твою последнюю ложь.
Ее голос звучал неестественно ровно; в нем слышалась пустота, причин такого поведения Карлтон не понял, но этот тон поразил его до глубины души. Он убил любовь своей жены. Он остался один. Он был в этом уверен.
Карлтон сделал последнюю попытку облизать пересохшие губы, чтобы ответить. И наконец сумел хрипло выговорить:
— Да.
Но, даже собрав в кулак всю свою волю, он не смог посмотреть на Констанцию.
— Карлтон Данлап! — воскликнула она, опершись обеими руками на стол и подавшись к мужу. Это все-таки заставило его посмотреть жене в глаза. — Знаешь, что я о тебе думаю? Я думаю, ты чертов трус. Вот что!
Вместо слез и унижений, вместо избитого «Как ты мог?», вместо жгучих обвинений в том, что он сломал ее жизнь, Карлтон прочел на лице жены нечто совсем другое. Что же?
— Трус? — медленно повторил он. — А чего бы ты от меня хотела? Чтобы я взял тебя с собой?
Она презрительно мотнула головой.
— Чтобы я остался и мужественно встретился с последствиями своих поступков? — рискнул он сделать другую догадку.
— А разве нет иного пути? — спросила она, все еще пристально глядя ему в глаза. — Думай! Разве нет иного способа избежать разоблачения хоть на время? Карлтон, ты… Мы загнаны в угол. Разве не осталось ни единого шанса?
Он печально покачал головой.
Констанция окинула взглядом студию, пока глаза ее не остановились на мольберте с небольшой акварелью. В этом незаконченном рисунке она пыталась выразить чувства к мужу, которые никогда бы не передала словами. На стенах висело множество набросков пером и чернилами, сделанных для собственного удовольствия. Констанция прикусила губу — ее осенила идея.
Карлтон снова угрюмо покачал головой.
— Нет. Надежды нет. Нет ни единого шанса.
— Я где-то читала, что умные обманщики пользуются акварельными красками, пером и чернилами, как настоящие художники, — медленно проговорила Констанция. — Думай… Думай! Как ты считаешь, можно ли нам… подделать чек, который даст нам передышку, а может, даже спасет?
Карлтон подался к жене, глядя на нее зачарованным взглядом, и накрыл ее руки своими ладонями. Руки Констанции оказались ледяными, но она не отодвинулась.
Мгновение они глядели друг другу в глаза, всего одно мгновение — но за этот миг поняли друг друга до конца. Они стали партнерами по преступлению. Да, они были начинающими преступниками, но все равно остались партнерами, какими были и в своей прошлой, честной, жизни.
Предложенный Констанцией выход просто не приходил в голову самому Карлтону. Но почему бы не последовать ее предложению? К чему колебания? Нет смысла останавливаться на полпути. Он уже стал растратчиком. Почему бы не добавить к одному преступлению другое?
