Моя шефиня ненавидит всех, чей удельный вес и физиологический возраст ниже ее собственного. А значит, недолюбливает весь коллектив торговой компании «Гурман».
Между тем девушкам из нашего офиса трудно находиться в одиночестве, совсем как девушкам из высшего общества, про которых поет Валерий Меладзе. Наша фирма напоминает гарем без султана: все сотрудницы от уборщицы до ведущего менеджера — женского пола. У нас, правда, есть сторож, но его можно в расчет не брать: по возрасту он немногим младше ветерана Куликовской битвы. Да и является дедуля в контору ближе к ночи, когда я уже смотрю по телику очередную серию «Секса в большом городе» и грызу кедровые орехи. Обожаю орешки, семечки, сухарики, чипсы и всякие прочие «снеки». Еще люблю шоколад, зефир, торты, мороженое… но это не важно, ведь сейчас я рассказываю не о себе. К нам в офис, конечно, захаживают всякие партнеры: дилеры, дистрибьюторы и другие деловые колбасы, у которых в глазах стоит вечный вопрос: «Где бы урвать денег побольше?!» Но какие это мужчины: женатые, скуповатые, неромантичные…
После неприятного разговора с Илоной Карловной я решила, что дразнить начальство не стоит и лучше действовать гибко. Оставила свое пальто на вешалке, сумочку — на спинке стула. Если госпожа директорша заглянет, у нее создастся впечатление временности моего отсутствия. Пусть подумает, будто я побежала в киоск «Подорожник» за пирожком… Вон Ленка Сизикова постоянно выбегает из кабинета, чтобы поговорить по сотику с бойфрендом. А мне почему нельзя?.. Пачку сигарет, карточку на метро, губную помаду и ключи от квартиры я распределила по карманам жакета, а сверху обмоталась старым пончо с мексиканскими орнаментами. Пончо я держу в офисе на всякий случай: бывает, внезапно отключат отопление или на улице резко похолодает…
Полдня в бигуди дали отличный эффект — кудри получились пышными, буйными, упругими. Я распустила волосы по плечам, стала похожа на знойную латиноамериканку и, ни с кем не прощаясь, выскользнула из офиса.
Погода меня ужасала! Все — таки у нас в Сибири не климат, а полный абзац! С утра было тихо и сухо, нормальная «Унылая пора, очей очарованье!». Естественно, я не захватила с собой зонтик. Теперь откуда ни возьмись налетел порывистый, сырой ветер. Моя челка вздыбилась, локоны поникли и растрепались. Зря я не полила их лаком… Небо над нашим переулком оставалось голубым, даже слегка озарялось проблесками закатного солнца, но с горизонта стремительно наплывали тучи — напористо, свирепо, неотвратимо. И пока я цокала, цепляясь за тротуарную плитку тонкими каблуками — шпильками, начался дождь с градом. Льдинки барабанили по крышам домов и по крышам автомобилей. Будь я автовладелицей, у меня сердце разорвалось бы от жалости к имуществу!.. Да и по не имеющим особой ценности тротуарам град хлестал бойчее, чем ансамбль ударных инструментов. Добрые люди попрятались, а мне, торопившейся, прилетело по голове по полной программе! В галерею Krasnoff я ворвалась избитая градом, промокшая, запыхавшаяся и выпалила:
— Всем привет!
— Юлька, ты чего, пешком, что ли, шла?! — вскинула на меня грамотно накрашенные очи Надежда, не ответив на приветствие.
Можно подумать, она не знает, что у меня не имеется машины с персональным водителем…
— Давай подключайся, — без всякого сочувствия к моей побитости велела Галка — старшая сестра Нади. Она уже кромсала кубиками буханку бородинского хлеба.
— Ты делаешь кириешки? — удивилась я.
— Нет, шашлыки, — гордо ответила Галка и посвятила меня в тайны производства.
Отличный рецепт: дешевый и сердитый. Для эрзац — шашлыков на деревянные шпажки, кроме хлеба, требовалось нанизать микроскопические кусочки сала и маринованных огурцов, чем я и занялась, едва успев помыть руки. Отсутствие обеда дало о себе знать — я не удержалась от того, чтобы забросить в рот кусок сальца, хотя оно далеко не самый любимый продукт моего питания. Галина рассердилась:
— Ты сюда жрать пришла или как?!
— Scheisse! — отозвалась Надя по — немецки, но, к счастью, не по моему поводу. — До открытия остался всего час!.. Девчонки, сгребайте все и дуйте в подсобку!
— Идиоты! — в унисон с Надей выругался какой — то человек, пытавшийся приладить к стене тяжеленную картину. Картина обрушилась на пол, и из рамы во все стороны полетели осколки стекла. — Краснов, твою мать! У тебя что, сил не хватило крюк нормально вбить?!
— Иди — ка ты… — послал его невозмутимый Краснов. — Твоя выставка, ты и вбивай!
Неврастения и суета частенько возникают перед открытием экспозиций. И все же мне больше нравится, когда выражаются по — немецки, как Надя, а не по — русски, как Женька: это воспринимается менее оскорбительно. Моя подруга привезла свое бранное слово прямо из Германии: прошлым летом она тусовалась в Берлине на Love Parade и с тех пор считает, что упоминать про шайссе — круто. Ну и ладно…
Евгений, несмотря на взвинченность, помог нам перенести продукты в подсобку, а там, скрывшись от всевидяще — осуждающих глаз супруги, предложил дернуть по стопочке. Я ничего не имела против водки, поскольку замерзла в пончо, а Галя гневно отказалась. Все же у нее тяжелый, некомпанейский характер… Краснов налил по второй, и мы махнули. Себя я со стороны видеть не могла, но заметила, как раскраснелся галерист: его физиономия залилась кумачовым цветом и стала оправдывать фамилию. Когда он в третий раз вознамерился наполнить рюмки, Галина окрысилась:
— Задолбали!.. Может, хватит?!
— Бог троицу любит, — осадил Краснов свояченицу.
Я с ним согласилась и, расхрабрившись, закусила целым, непорезанным огурцом, игнорируя недовольство Галки. Настроение у меня резко улучшилось. К открытию торжественной церемонии я достигла эмоционального подъема, всем подряд улыбалась и готова была вальсировать под неподходящую фоновую музыку: задумчивые сочинения Альбинони для флейты, лютни и других средневековых балалаек. Автор выставки — хмурый мужик средних лет, уронивший на пол картину, — держался скромно. Он сомкнул брови на переносице и, глядя куда — то поверх собравшихся, невнятно бубнил про то, что рисовать деревья — все равно что их выращивать. Еще он выдал сомнительную сентенцию об идентичности человеческих и древесных душ и циклов жизни. Последнее высказывание заставило меня посмотреть на него внимательнее. В широком, обветренном, скуластом лице Кирилла Золотарева просматривалось нечто то ли якутское, то ли бурятское: своеобразный раскосый разрез глаз, широкий, словно приплюснутый, нос. Но русые, густые, отросшие волосы придавали ему сходство с православным священником.
Посетители недружно поаплодировали графику. Зрителей набилось выше крыши: человек пятьдесят или шестьдесят, если не больше. Из богемной, живописной и художественно — поэтической шатии — братии выделялся респектабельностью Владимир Миллер — чиновник областной администрации: статный, холеный, одетый в отлично скроенный костюм и не менее дорогой галстук. Я бы с ним с удовольствием познакомилась, но — как? Миллера на всех светских мероприятиях сопровождала симпатичная блондинка — супруга. Ее можно было понять: такого заметного мужчину нельзя отпускать в одиночное плавание.
