Сначала я пошел к своему терапевту. Он рекомендовал физиопроцедуры. Через некоторое время физиотерапевт посоветовал мне проконсультироваться у специалиста. Специалист назначил артроскопию. Это новый вид высокотехничной микрохирургии, все делается с помощью телевидения и волоконной оптики. Хирург закачивает вам в ногу жидкость, чтобы создать подобие съемочной площадки, а затем вводит туда инструменты не толще иглы. На конце одного камера, на конце другого - режущее приспособление, а третий снабжен устройством для отсоса отходов производства. Инструменты настолько малы, что невооруженным глазом их и не различить, а хирургу потом даже не надо зашивать проделанные отверстия. Он сгибает ваш коленный сустав, рассматривая его на экране телемонитора, а потом удаляет поврежденный хрящ, или ткань, или костный заусенец, или что еще там может причинять беспокойство. Я слышал, что некоторым пациентам делали лишь местную анестезию и они сами следили за ходом операции на мониторе, но мне такое не по нутру, я так и сказал. Низар ободряюще улыбнулся. (Так зовут ортопеда, у которого я наблюдаюсь, мистер Низар. Я называю его Низорал. За глаза, разумеется. Он с Ближнего Востока, из Ливана или Сирии, откуда-то оттуда, причем очень давно оттуда, насколько я знаю.) Он обещал, что мне сделают общий наркоз, но я получу кассету с видеозаписью. И это не шутка. Я знал, что в наши дни люди уже не фотографируют на свадьбах, крестинах и на отдыхе, они записывают все на видеопленку, но кто бы мог подумать, что операции тоже пойдут в дело. Можно смонтировать небольшую подборку и просмотреть ее с друзьями за вином с сыром: «Это мне удаляют аппендицит в 1984 году, или это было в 85-м., чистая работа, а?. А это открытая операция на сердце, ой, тут камера немного дернулась… Дальше будет чистка Дороти…» [На заметку: не взять ли идею для «Соседей»?] Я сказал Низару: «Ты, наверное, мог бы наладить небольшой бизнес - давать напрокат кассеты тем, у кого не было своих операций». Он посмеялся. Он верил в артроскопию и обнадежил меня, что девяносто пять процентов операций проходят успешно. Но ведь кто-то все же попадает в число невезучих пяти процентов.
Операцию мне сделали в Раммиджской городской клинической больнице. Как частный пациент, я, естественно, должен был лечь в «Эбби», больницу БУПА, рядом с крикетным полем, но в тот момент у них оказалось чересчур много больных - закрыли одну из операционных или что-то в этом роде, - и Низар сказал, что будет быстрее, если я лягу в обычную городскую больницу, где он один день в неделю работает на государственную службу здравоохранения. Низар пообещал, что у меня будет отдельная палата, а так как операция не требует пребывания в стационаре более суток, я согласился. Хотелось покончить с этим как можно скорее.
Только я приехал на такси в городскую - это было зимним утром, в девять часов, - как сразу пожалел, что не дождался места в «Эбби». Городская - это огромная, мрачная викторианская глыба, почерневшие кирпичи снаружи и противный зеленый и кремовый цвет внутри. Главный приемный покой уже был битком набит людьми, которые тесными рядами сидели на литых пластиковых стульях, и над всем этим витал дух оставленной надежды, который у меня всегда ассоциируется с государственными больницами. У одного мужчины на голове сквозь бинты сочилась кровь. Во всю мочь вопил младенец.
Низар вручил мне клочок миллиметровки, где было нацарапано его имя, дата и время моего приема - до смешного неподходящий документ для поступления в больницу, подумал я, но дежурная, похоже, восприняла его всерьез и направила меня на четвертый этаж, в отделение. Я воспользовался лифтом и получил выговор от суровой медсестры, которая вошла на втором этаже и тут же заявила, что этот лифт только для персонала.
- Вы куда? - требовательно спросила она.
- В отделение 3-J, - ответил я. - Небольшая операция. У доктора Низара.
Она едва заметно фыркнула:
- Вы что, частным образом?
Мне показалось, что ей не нравится, когда частные пациенты лечатся в государственных больницах.
- Я всего на одну ночь, - сказал я, пытаясь ее смягчить.
Она ответила коротким, лающим смешком, что меня насторожило. Оказалось, что она как раз работает в отделении 3-J. Я до сих пор сомневаюсь, не нарочно ли она подвергламеня тем мучительным испытаниям, которые обрушились на меня в следующие полтора часа.
Перед отделением вдоль стены выстроился ряд черных пластмассовых стульев, там я просидел минут двадцать, прежде чем вышла тоненькая, какая-то перекошенная молодая азиатка в белом халате и записала мои данные. Она поинтересовалась, нет ли у меня аллергии на какие-нибудь лекарства, и прицепила мне на запястье бирку с моим именем. Затем проводила в маленькую двухместную палату, где на кровати лицом к стене лежал мужчина в полосатой пижаме. Я хотел было возмутиться, ведь мне обещали отдельную палату, но тут он повернулся к нам, и я увидел, что он черный, вероятно с Карибских островов. Не желая показаться расистом, я проглотил свою жалобу. Врач приказала мне раздеться и облачиться в больничную рубаху - свернутая, она лежала на свободной кровати. Велела вынуть вставные челюсти, стеклянные глаза, протезы и тому подобные мелкие детали, после чего удалилась. Рубаха застегивалась на спине, я в нее переоблачился под завистливыми взглядами карибца. Тот сказал, что лег сюда три дня назад на операцию по поводу грыжи и с тех пор к нему никто не подходил. По-видимому, он попал в черную дыру системы.
Я присел на кровать и почувствовал, как по ногам тянет сквозняком. Уроженец Карибских островов снова отвернулся к стене и, похоже, задремал, время от времени постанывая и тихонько всхлипывая. Молодая азиатка-врач снова зашла в палату и сверила фамилию на моей бирке со своими записями, словно видела меня впервые. Опять спросила насчет аллергии. Моя вера в эту больницу стремительно падала.
- Тот человек говорит, что он здесь уже три дня, а им никто не занимается, - сказал я.
- Что ж, по крайней мере он выспался, - ответила врач, - чего не могу сказать про себя последние тридцать шесть часов. - И вновь покинула палату.
Время тянулось очень медленно. Сквозь запыленное окно светило низкое зимнее солнце. Я наблюдал, как тень от рамы ползет по полу, покрытому линолеум- ной плиткой. Затем пришли сестра и санитар, который толкал перед собой каталку - везти меня в операционную. Санитар был из местных, молодой, похожий на игрока в покер, с мертвенно-бледным, бесстрастным лицом, а сестричка - цветущая молодая ирландка, тесноватая накрахмаленная форма придавала ей слегка вульгарный вид. Санитар бросил мне принятое здесь приветствие: «Порядок?» - и велел запрыгивать на каталку. Я сказал, что могу дойти до операционной сам, пусть и в одной рубашке, что нога вообще-то не болит. У меня и правда уже больше недели не было болей, что очень характерно для подобных заболеваний: стоит начать лечиться, как симптомы исчезают.
- Нет, вас должны привезти, - возразил он. - Правила.
Аккуратно придерживая сзади полы рубашки, словно эдвардианская дама, поправляющая турнюр, я взобрался на каталку и лег. Сестра спросила, не волнуюсь ли я.
- А должен? - поинтересовался я.
