— С пользой, — ответил тот. — Провернул неплохое дельце.
Николас ждал, что старик продолжит, но тот перевел разговор на коров. Ковбой вздохнул и больше ни о чем не спрашивал: он не привык совать нос в чужие дела. Внучка Юлиуса его совсем не интересовала.
Николас погладил Доджера, засыпал его кормушку и направился к дому. На кухне горел свет, и ковбой заторопился: у него текли слюнки в предвкушении тушеного мяса или рубленого бифштекса с картошкой. Он вошел на веранду, пустил горячую воду и сунул голову под струю. Нащупав полотенце, Николас энергично вытер лицо и волосы, недовольно разглядывая свое отражение в запыленном старом зеркале.
Оброс, как бродяга, подумал он. Обычно Николас стригся регулярно. Выступая на родео, парень старался поддерживать свой имидж ковбоя, чтобы произвести впечатление на дам. Теперь ковбой жил с Юлиусом, а старик — не дама.
Николас переобулся, причесался и, тихонько насвистывая, открыл дверь на кухню и втянул в себя воздух, пытаясь угадать, что будет на обед, но ничего не унюхал.
— Юлиус!
В гостиной работал телевизор. Старик терпеть его не мог и заявлял, что никогда не смотрит этот дурацкий ящик, но Николас не был в этом уверен. Он тихо прокрался в гостиную и ухмыльнулся, увидев голову Юлиуса с поредевшими седыми волосами над спинкой кресла-качалки, которое было повернуто к телевизору. Николас покачал головой. Ага, попался! Он на цыпочках подошел к креслу.
— Ну, давай, Юлиус, сдавайся! Я поймал тебя!
Старик ничего не ответил.
Ковбой нахмурился.
— Юлиус!
Но тот не двигался.
Николас обошел кресло, тронув старика за плечо.
— Юлиус!
Старик не слышал. Он не видел ни Николаса, ни рекламы по телевизору, не чувствовал, как холодный влажный нос Скаута настойчиво тычется в его руку, как дрожащие пальцы ковбоя касаются его щеки, а потом лихорадочно ищут пульс на запястье.
Юлиус Хэмфри был мертв.
Николас Лэндж мог лучше всех связать молодого бычка, заклеймить теленка, объездить лошадь, но ему было неимоверно трудно позвонить кому-нибудь из семьи Юлиуса и сообщить о его смерти. Только через несколько часов ковбой набрался мужества и позвонил сыну старика.
Дэвид Хэмфри был потрясен.
— Приеду, как только смогу, — сказал он дрожащим от боли голосом. — Все необходимое сделает Хэлен. Бедная девочка! Ей будет очень тяжело. Никто не любил его так, как она…
Я любил, подумал Николас, но промолчал.
— Вы ведь присмотрите за ранчо? — с беспокойством спросил Дэвид.
Ранчо.
Николас старался не думать о ранчо. Это казалось эгоистичным, отвратительным. Его мечты не имели теперь никакого значения. Значение имел Юлиус, заменивший ему сразу отца и деда, Юлиус, который в течение последних трех лет был, в сущности, всей семьей Николаса.
Ковбой, сдерживая свои эмоции, попытался ответить как можно спокойнее:
— Не волнуйтесь, мистер Хэмфри. Я позабочусь о ранчо.
Я не могу вернуться домой.
Хэлен Хэмфри считала домом Горное Ранчо, хотя провела там лишь несколько летних каникул. Ее отец был бы удивлен, узнав, что свою душу дочь подарила куску земли на юго-западе Колорадо, что этим горам она отдала свое сердце.
Как глупо, думала Хэлен, поворачивая взятую напрокат машину на узкую, посыпанную гравием дорогу, ведущую к ранчо ее деда. Глупые поступки глупого ребенка, покачала она головой, вспоминая свои капризы в юности. В детстве она прочитала слишком много сказок и еще больше вестернов.
Любовь к книгам помогла ей выбрать профессию. Хэлен окончила школу библиотекарей. Она хотела привить детям любовь к чтению, к познанию, к пониманию и волшебству, которые сама черпала из книг.
Хэлен стала хорошим библиотекарем. Ее жизнь не была такой, какой она видела ее в своих мечтах в пять, десять или пятнадцать лет. Что ж, не все мечты сбываются!
Все складывалось удачно. У Хэлен прекрасная работа, надежный друг и кот-неврастеник. Теперь она стала взрослой и изо всех сил старалась не забывать об этом, возвращаясь к месту своих девичьих грез. Но девушка никогда не представляла себе, что вернется на ранчо вот так.
Всего два месяца назад Хэлен видела деда. Юлиус казался крепким и бодрым. Как обычно, всем интересовался, свысока посматривал на ее приятеля Гэри, играл с котом. Они часто разговаривали о ранчо — не о том, каким оно стало сейчас, а о том, каким оно было. Дед уговаривал ее приехать, но она не хотела: ни к чему было смешивать мечты с реальностью.
Но реальность, несмотря ни на что, вторглась в ее жизнь. Смерть деда потрясла Хэлен.
Все распоряжения насчет похорон она сделала по телефону. Владелец похоронного бюро попросил ее сообщить о времени прилета.
— Лэндж заедет за вами в аэропорт.
— Лэндж? — На мгновение у Хэлен перехватило дыхание.
— Да, Николас Лэндж. Он работал у вашего деда.
Молчание затянулось.
— Нет, спасибо. Я возьму машину.
Хэлен повесила трубку и невидящими глазами посмотрела в окно. Николас Лэндж.
Нет. Это не ее Николас Лэндж. Этого не может быть. Конечно, не может. На Западе, наверное, дюжина Николасов Лэнджов, а может, и больше. Юлиус ведь никогда не упоминал о нем. Если бы это был тот самый ковбой, дед сказал бы.
Нет, думала Хэлен, направляясь по узкой проселочной дороге к ранчо. Это не может быть тот самый Николас Лэндж.
Но оказалось, что может.
2
Она была выше, чем он ее помнил, стройнее и, черт побери, еще красивее.
Конечно же, ковбой видел фотографии, которые Юлиус привез в июле. Смеющаяся Хэлен в кафе на открытом воздухе. Хэлен, готовящая дома спагетти. Хэлен, держащая на руках большого серого кота.
Объектив запечатлел красные отблески в ее длинных, темных волосах, растрепавшихся от легкого бриза, ее небрежную грацию, ее изящную фигуру.
Теперь Николас из конюшни наблюдал, как Хэлен, стоя во дворе и откинув со лба волосы, медленно осматривается вокруг. На ней были темные очки, поэтому он мог только догадываться, в какой момент ее пристальный взгляд задержался на конюшие. Ковбой был уверен, что Хэлен не видит его, но тем не менее почувствовал легкую неловкость.
Хэлен повернулась к дому, распрямила плечи и направилась к крыльцу. Николас не собирался следовать за ней. Он еще не был готов к встрече с Хэлен Хэмфри.
Но это была лишь отсрочка неизбежного.
Скорее всего, она даже не вспомнит его. А если вспомнит, ну так что ж? Лэндж провел рукой по волосам и надел шляпу, надвинув поля вниз чуть больше, чем обычно. Потом, набрав в легкие побольше воздуха и волнуясь так, словно собирался объезжать дикую лошадь, зашагал к дому.
