Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 19
Друг прислал цитату о ритуале поедания человеческого мозга. Там коротко описан способ, а в заключение сказано: «От этого начинало сильно тошнить, но в тот момент нужно было забыть о своей тошноте и обо всем прочем: это садхана, а не обед в дорогом ресто-ране».
Я вдруг вспомнила одно давнее знание, из тех, которые возникают ночью, к утру забываются, но остаются в крови. Курить, это как садхана и любовь; втягиваешь медленно дым, и в какой-то момент начинает жечь в горле и подташнивать; обычно сразу останавливаешься, но однажды как-то выбираешь продолжить, вдыхаешь ещё, и тут всё происходит – огонь в чреслах и вертолёты. Любовь, она тоже не обед в дорогом ресторане, а поедание полусырых мозгов, причём своих для начала.
А если курить всю ночь и смотреть на луну, она будет расти и постепенно займёт всё небо. Когда это невозможно, хотя бы не отводи взгляда несколько минут, и тогда она станет менять форму и выпускать в разные стороны длинные лучи. Один из них медленно потянется к земле, к тебе. Нужно дождаться, а потом подставить руку, и тогда лунный свет вольётся в ладонь. Иногда просто погладит, а иногда что-нибудь принесёт или заберёт, как повезёт.
Моя бабушка, умный и одинокий социофоб, всю жизнь прикидывавшийся крестьянкой, писала своим детям письма, которые начинались так: «Здравствуйте, дорогие мои дураки». Мама страшно злилась. Она была её невесткой, какое-то время искала одобрения свекрови, а натыкалась на ясность, иронию и терпение.
У нас с ней одинаковые руки и взгляд, мы вообще очень похожи.
Я недавно заметила, что мои самые нежные любовные высказывания если не впрямую, то весьма прозрачно намекали на интеллектуальную недостаточность адресата. Люди, конечно, злились, потому что явно не дураки и зачастую умней меня. Просто они не имели в голове калькулятора, который у меня вшит в операционку по умолчанию, – но счётная машинка ещё не мозги, это же очевидно. А я никогда не умела объяснить, что это наш фамильный способ любить: увидеть, принять как есть, удивиться, что человек не может так же, – и всё равно любить. Не «ты глуп», а «ты не видишь. Ну ладно, ты не видишь».
Противные мы с бабулей, чего уж, и взгляд тяжеловат, даже в любви. Особенно в любви.
Одно время я много носилась с тарантиновской фразой, тупой и прекрасной, как всё у него: «жизнь, это сплошное прощание». Простое правило – как только обнаруживаешь в своей жизни что-то ценное, попрощайся с этим. Честно признай его право однажды исчезнуть, освободись от страха потери и только потом люби. Это не отучит дорожить, но лишит повода цепляться и обесценивать – будет больно расстаться, но ты уже попрощался и отчасти пережил.
А недавно аксиома претерпела маленькое, в одну букву, изменение: жизнь, это сплошное прощение. Как только появляется близкий, попроси у него прощения, прости его и прости себя. Не вслух, конечно, а то напугаешь насмерть. И всё же – между вами ещё ничего не произошло, но разрешение на ошибку, неидеальность и на определённую некомфортность поступков обозначить нужно.
Разумеется, следует делать скидку на моё уникальное трагическое мышление, я всегда вижу увядание там, где ничего ещё толком не родилось.
Но я думаю «прости и до свидания», пока в этом нет горечи, и её становится несколько меньше, когда приходит время произнести это вслух.
Я подумала, есть две симметричные игры.
Давно женатые люди играют в романтику, приглашают друг друга на свидания, уезжают в свадебные путешествия на оловянный юбилей, заказывая номера для новобрачных, покупают сексуальные игрушки, в конце концов, – и бесконечно вглядываются в знакомое до мелочей лицо, стараясь снова увидеть ту женщину, того мужчину, которого однажды встретили и захотели в первый раз. И бесконечно вглядываются в себя, пытаясь вспомнить того, кто умел так желать. Испытать предвкушение и жажду, поймать бы те искры и стрелы, снова подставив им сердце. Любовь никуда не делась, огня не стало. «Я был бы тебе отличным любовником. – Я бы очень тебя хотела».
А любовники пишут друг другу: «Радость моя, где у нас чай? – Посмотри в левом ящике. И заплати, наконец, за свет, квитанция на зеркале», – пишут из Праги в Москву, с улицы Дина Рида на проспект Ленина, имитируя обыкновенную семейную жизнь, с привычками и обязательствами. «Поспи, поешь, выпей таблетку», буднично напоминают они, путаясь в пальцах от нежности, – обменять бы всю эту чёртову романтику на обыденную бытовуху, на её маленькие тапки в ванной, на его дырявый носок под кроватью. Утешаются, знамо дело, тем, что надоело бы скоро, взвыли бы и разбежались, напоследок перессорившись из-за денег. Но попробовать бы, всего-то узнать, какое оно, у нормальных людей, обыкновенное счастье. «Я была бы скучной женой. – Я был бы твоим старым мужем».
Любовь – одинокое дело. Даже когда мне было двадцать два, я чувствовала её так же – как последний корабль. Все, кто хотел уехать, уплыли раньше, все, кто хотел остаться, молча смотрят на тебя с берега. До последнего думал, что тоже остаёшься, а потом земля всё-таки загорелась, и ты шагнул на шаткий трап, а потом на палубу. Этих предал, тем не нужен, вокруг никого, и уже начинается ветер. Во всякой моей любви был момент, когда появлялся сильный ветер. С моря ли приходил, прилетал из степи или задувал в трубу Арбата со стороны Садового кольца – всегда случалось мгновение, когда он подхватывал меня и нёс. И я уже знала, что за мной явился ветер второго круга. Странно, что он возникает из Дантова ада для прелюбодеев именно в тот момент, когда прелюбодеяние заканчивается, когда блуд, страхи и комплексы наконец-то отваливаются и прорастает ясная и отчаянная любовь. И вот тут за тобой приходят, когда греха больше нет. Любовник, семья, друг, самоуважение – от всего, что там у тебя было ценного, оторвало и унесло. Остаётся последний бумажный кораблик для одного и ветер.
Если взять человека, давно и привычно несчастливого, временно дать ему очень много радости, а потом отобрать, то первым чувством, которое он испытает, будет покой. Не тот слаборозовый раствор удовлетворения, в каком отмокаешь после трудного дня, это будет покой пустоты и отсутствия жизни. Ему покажется, что его просто вернули домой – ссадили с карусели, переодели в линялую майку и дали переваренной рисовой каши. Нет никакой несправедливости в том, что тебя подержали в руках и поставили на то место, откуда взяли. Если человек станет злиться и обижаться, значит, не так уж обделён он был в своей предыдущей жизни. Несчастливые люди смирные, они знают, что любить их некому, да и незачем, их любовь тоже никому не нужна, а если временно показалось другое, так радуйся, но не привыкай и не удивляйся, когда всё пройдёт.
Ознакомительная версия. Доступно 4 страниц из 19
