— Не хочу этого знать.
— Перестань.
Он снимает с меня трусики.
Дон‑Жуан
Я умею говорить только о любви.
Проснувшись, я услышала незнакомую мне прежде музыку. Не знаю, взаправду это была музыка или это было во сне. Сна я не помню, но проснулась я влюбленной… это была музыка любви, и он появляется под белым потолком моей спальни. Он прикасается ко мне. Дон‑Жуан в поисках идеальной женщины, и она — это я.
Между соблазнителями и бабниками большая разница. На этот счет у меня теория — я собираюсь писать об этом диссертацию. Бабник хочет обладать всеми — соблазнитель хочет встретить любовь. Бабнику важно количество — соблазнителю качество. Соблазнитель — романтик, а бабник — просто подонок. Соблазнитель по‑настоящему глубок… Дон‑Жуан — это соблазнитель. Буду звать его Дон‑Жуаном. Он всегда приносил розу, похищенную из вазы у матери или с работы… я никогда не спрашивала, откуда розы, но знала, что они краденые. Перед тем, как заняться сексом — обязательно запоминающаяся прогулка. Он непременно хотел, чтобы она запомнилась — да, так оно и бывало… Когда мы в первый раз были близки, на мне были голубые трусики. Я и не думала, какие надеть — голубые, черные, белые… Эти простые, уже не новые голубые трусики, которые я стащила у Вероники, ему страшно понравились.
— Ты такая красивая в одних голубых трусиках…
— У меня есть и других цветов.
— Но без трусиков лучше.
— Ладно…
Я их сняла, и он приник ко мне губами и языком. Мне было мучительно сладостно, и я умоляла, чтобы он вошел в меня.
— Я хочу…
— Спокойно…
— Пожалуйста!
— Подожди немножко…
— Я хочу сейчас!
Мне казалось, что я умираю от наслаждения, и если бы он этого не сделал, настал бы мне конец. Он вошел в меня спокойно, целиком, до самого конца. Так разворачивалась наша эротическая симфония… Andante, allegro moderato, потом адский галоп…
Мне все время кажется, что я слишком много говорю.
Точно не припомню, когда мы увиделись впервые. Он говорит, что в Страстную пятницу в ресторане неподалеку от радио. Я работала ведущей на радио и каких только передач не вела: как оставаться красивой, мода, гороскопы, а еще в моих программах читались любовные истории, присланные слушателями. Они пользовались успехом, сюжет у них был цветистый, а девица, которая их читала без особого выражения, была какая‑то странная, зато обладала очень чувственным голосом. Эта передача, которая называлась «Солнце в зените», была самой продолжительной и выходила в эфир с понедельника по пятницу от полудня до двух часов. Платили прилично.
Я предпочитала обедать после передачи, когда ничто не отвлекало и не беспокоило. Очень уютно было в полуфранцузском‑полуитальянском ресторане рядом с радио, где подавали отличные салаты. Когда я приходила, он уже уходил. По крайней мере, пару раз мы встречались, когда я приступала к закуске, а он доедал десерт. То он сидел в одиночестве, то со стриженой брюнеткой, то с блондинкой, от которой несло духами, то с каким‑то парнем с эспаньолкой. Я тоже бывала в различных компаниях — Лурдинья, Андре, Эужения, Висенте… Мне всегда безумно хотелось продолжить беседу, завязавшуюся в коридорах радио — только не в этот день. Он тоже сидел один, а вместо тарелки перед ним лежала большая раскрытая книга.
Я сижу за своим столом у окна, он поднимает глаза и просит счет у того же официанта, который принял у меня заказ, и снова смотрит в книгу. Какой красивый… Будь здесь Лурдинья — наверняка решила бы, что он бабник… Я‑то знала, что это соблазнитель. Дон‑Жуан. Он смотрел на женщин — они ему явно нравились, — но со мною он был не таким, потому что и я не такая, как они.
Тропической зной. Кондиционера в ресторане не было. Вентиляторы колыхали скатерти на двух столах, в том числе на том, где сидел он — и я увидела, что на нем бермуды. Какие коленки! Они мне безумно понравились… Мне и в голову не приходило, что от пары коленок может так подняться кровяное давление. Я решила переключиться на книгу. Попыталась разобрать заглавие, но тут он захлопнул книгу, не заложив страницы. Я увидела, что это «Божественная комедия». У меня дома была эта книга и даже, судя по обложке, то же издание. Мне принесли еду, а ему счет. Он заполняет чек, но не трогается с места. Я начинаю есть, а он не трогается с места. Мне хочется посмотреть на него, но я ограничиваюсь картиной на стене. Надо сказать, что изображала она склонившуюся над книгой Франческу, которую вот‑вот одарит запретным поцелуем ее деверь Паоло… Всякий раз, когда я хоть на долю секунды задерживала взгляд на этой картине, мне вспоминались двое братьев, которых я любила. Николау и Никодемуса. Особенно Никодемуса. А он все сидит на месте.
В «Божественной комедии» Данте встречается с Франческой в аду.
Ясное дело! Он ищет повода познакомиться и наверняка заговорит о картине или о книге… Боковым зрением замечаю, что он смотрит на меня, и скольжу взглядом по стенам, по людям, по столам и стульям, по двери, по его коленкам и по нему самому. Отвожу взгляд, Боже мой! Он созерцал мой обед, словно картину. «Франческа да Римини» — копия с картины Уильяма Дайса — справа от меня. Жую, а он умоляюще глядит на меня… Я допила кока‑колу и решила сделать встречный шаг — так ведь обычно поступают. Беру книгу, притворяюсь, что читаю, делаю бессмысленные пометки — а он сидит, как сидел. Набираюсь смелости и пристально смотрю на него. Он глядит на меня со смущенной улыбкой… Наконец поднимается. Я облегченно вздыхаю.
— Можно присесть?
— Можно, если объяснишь, почему ты на меня так смотрел…
— Хотелось познакомиться. Извини…
— Я думала, ты меня с кем‑то спутал.
— Ни в коем случае. Тебя ни с кем не спутаешь.
Его коленки тоже не спутаешь. Я помолчала, он тоже.
— Я все время тебя тут вижу. Знаю, что ты работаешь на радио, и слушаю твои передачи за обедом. И все их слушают.
— Да знаю, у меня есть постоянные слушатели.
— Хорошая передача. Умная, с юмором… Я тоже сделаю заявку на любовную историю.
— Можешь вручить прямо мне.
— Нет, я как‑нибудь по почте…
Какой формализм! Он встает и протягивает мне руку.
— Очень приятно с тобой познакомиться.
— Мне тоже.
Я в последний раз гляжу на его коленки. Он берет книгу и уходит.
«Божественная комедия». Раза три или четыре я ее искала, да так и не нашла. Я была уверена, что у меня дома есть эта книга. Сколько раз я ее листала, перечитывала отрывки из «Ада»… Встреча Данте с Франческой, которая осуждена за любовь… Николау и Никодемус. Я ощущала себя немножко Франческой, когда любила обоих братьев. «Когда‑нибудь я все‑все расскажу Дон‑Жуану», — думала я, пока искала книгу. Да, я любила обоих. Изменила я Николау. Никодемус был как Паоло. У меня уже был Ромео, Джеймс Бонд, Че Гевара, Кунг‑фу, Дон‑Жуан… «Божественная комедия». Ее не было ни у матери, ни у братьев. Я подумала, не позвонить ли друзьям, которым давала книги, но решила, что это не дело. Кто брал книги, должен возвращать их без напоминания. Люди не ангелы, да и ангелы, наверное, не без слабостей… Я заметила несколько чужих книг на моих полках… Да ладно: пара коленок — это всего лишь пара коленок.
