Сидя на коленях у матери, Иоганн Георг видел буквы, не в силах пока что понять, что оные означали, и все же понимая благодаря помещенным тут же рисункам смысл написанного. Вот тут ребенок, затем шли буквы, после них была нарисована розга, и опять тянулись буквы, а за ними два радостных лица. Что же, уяснить суть написанного труда не составило. Или вот — вода, хлеб, одежда, дом. Дом этот показался Иоганну Георгу очень большим и красивым. И здесь мудрость Сираха была ясна: «У кого есть крыша над головой, хлеб насущный, кто одет и обут — этого с лихвой достанет для доброй жизни».
Каждый вечер в те долгие зимние месяцы отец брал книгу и слово в слово зачитывал это изречение, когда семейство усаживалось за стол для вечерней трапезы. Но только для Иоганна Георга фраза эта, несмотря на бесконечные повторения, сохранила блеск первозданной новизны. Она стала для него своего рода десертом. (Если уж книги — пища, то в чем в таком случае состоял биохимический высший смысл именно этой максимы из Иисуса Сираха? Отчего Тиниус не принял его близко к сердцу и не проглотил и не испил больше книг, чем доставало для жизни праведной? Ему подобало бы все тщательнее обдумать и взвесить! А каково ваше мнение по этому поводу?)
Иоганн Георг вырос на этой книге. Каждый раз, раскрывая ее в комнатенке матери в мансарде — та разрешала своему, как она выражалась, книжному червячку листать книгу (прошу вас, представьте себе эту фразу звучащей на саксонском диалекте, теперь, когда мы снова едины, это легко и просто), он открывал для себя целый мир. Все краски повседневности блекли, будто смытые невидимым мылом, стоило ему уйти с головой в иллюстрированные имена и унестись в пестрый мир книги. Здесь он становился пастором-ребенком, тем первозданным пастырем, кому предстояло наречь еще не нареченное в свежесотворенном мире. Стоило перевернуть страницу, и книга даровала новые образы. Ощупав их взором, он заглатывал их, внюхивался в них и нарекал их именами. Даже зрелым мужем он называл «мост» не иначе как «связкой». (Вам не приходилось слышать о детской истории Петера Бикселя, в которой один изнемогающий от скуки старик надумал переименовать весь мир вокруг, дойдя в этом до того, что все перестали его понимать? Вам непременно придется ее прочесть. Непременно.)
Когда Иоганну Георгу случалось слечь с крапивницей, мать оставляла сына на попечении книги. Дать этому больному ребенку книгу было надежнее любого лекаря или снадобья. И на самом деле: больше никто из ее детей на протяжении недель не подхватывал крапивницы. Лишь когда мать после двух недель украдкой забрала от сына книгу, Иоганн Георг милостиво согласился подняться с постели, где чувствовал себя таким защищенным.
Иоганн Георг, как мог, противостоял изгнанию из своего рисованного рая, причем вполне успешно. Когда он освоил науку чтения по складам, когда ему уже удавалось складывать отдельные буквы в целые слова, картина детского букваря тут же предстала его мысленному взору. Абстрактные безликие буквы отныне превратились в животных, в виде которых они и представали на страничках его первого букваря: «У» — в виде угря, «М» — в виде медведя, «Д» — дикобраза (вы заметили — буква «Ы» мною сознательно пропущена). Даже те картинки, которые на первый взгляд были случайным совпадением, позже обретали логическую взаимосвязь. (Лишь те, кто сумел разобраться в этой странной схеме упорядочивания, мог усмотреть и некий принцип, лежавший в основе страсти будущего магистра к приобретательству. Но об этом потом.)
Если его звала мать, Иоганн Георг, захлопнув за собой тяжелую дверь, покидал страну Сираха, 29, стих 28 — иногда он выскакивал прямо из окна второго этажа, чтобы тут же бодро заковылять в бесцветный реальный мир. (Будьте все же честны. Неужели вам так несимпатичен этот Иоганн Георг? Неужели вы уже сейчас усматриваете черты будущего убийцы? Задумайтесь о других детях, которых знаете. Ну, так как?)
Распаковав свой чемодан, он исчезает в белой стене
В книгах передо мной предстала иная реальность, отличная от той жизни, премудрости которой мне пытались втолковать родители и учителя.
Петер Вайс
Фальк Райнхольд распаковал свое книжное собрание. Книги его помещались в потертом коричневом кофре, с какими отправляются в морское путешествие, по случаю приобретенном им на блошином рынке Киля. Слишком дорого приобретенном, по мнению приятеля. Но с Райнхольдом о деньгах нечего было и заводить разговор. Он тут же мрачнел. Настроение его менялось в мгновение ока. Заботливо, даже, пожалуй, излишне заботливо брал он каждый том левой рукой, тщательно стирал с него пыль носовым платочком — Фальк не выносил разовых бумажных носовых платков — и аккуратно ставил на место, причем следя за тем, чтобы книга не скользила по поверхности книжной полки. Перед тем как извлечь очередную книгу из чемодана, он обстоятельно мыл руки, после чего детально проверял состояние своих ногтей — не дай Бог ненароком царапнуть или испачкать переплет. Издания на тонкой бумаге, жадно впитывавшие в себя холодный пот пальцев, навечно оставляя зловещие отметины на страницах и обложках, он уже на протяжении многих лет раскрывал не иначе, как натянув на руки белые хлопчатобумажные перчатки, прописанные ему доктором против экземы. Фальк Райнхольд распаковывал следующие книги:
1. Райнер Мария Рильке. «Произведения». (Подарочная упаковка.)
2. Кристиан Моргенштерн. «Песни висельника». (Последняя страница обложки чуть пожелтела.)
3. Франц Кафка. «Свадебные приготовления в деревне». (Первый тираж.)
4. Мартин Хайдеггер. «Бытие и время». (Подарок одного из учителей.)
5. Иоганн Вольфганг (фон) Гёте. Гамбургское издание. (В томе пятом подклеен один выпавший лист.)
6. Герман Гессе. «Степной волк». (Тема его выпускного экзамена в гимназии.)
7. Роберт Музиль. «Человек без свойств». (Кожаный переплет!)
8. Вальтер Беньямин. «Улица с односторонним движением». (С посвящением одного из друзей.)
9. Ветхий и Новый Заветы. (Тайком подсунуты в кофр его матерью.)
10. Мартин Бубер. «Я и ты». (Два года тому назад прочитано в порядке прохождения дополнительного курса по философии.)
11. Уве Джонсон. «Юбилеи». (Все тома, на вид как новые.)
12. Вольфганг Хильдесхеймер. «Марбо». (В пластиковой пленке.)
13. Томас Бернгард. «Стереть из памяти». (В книжном футляре.)
14. Бото Штраус. «Сестра Марлен». (Края переплета чуть потерты.)
15. Гюнтер Грасс. «Камбала». (С пометками сестры Фалька.)
16. Петер Хандке. «Короткое послание для долгого прощания». (В двух изданиях.)
17. Жан Поль Сартр. «Бытие и ничто». (Суперобложка за время лежания в кофре заработала досадную трещину.)
18. «Степка-Растрепка». (Кое-где обложка в пятнах.)
19. Патрик Зюскинд. «Парфюмер». («Настольная книга» Фалька.)
