* * *
Мы часто убеждаем себя, что наши чувства взаимны, особенно когда речь идет о наваждении. Когда постоянно думаешь об одном и том же человеке, кажется невероятным, чтобы он так же постоянно не думал о тебе. Одержимые, мы считаем, что с нами только играют в безразличие. И я подумал, что если Аннабель пригласила Катрин прогуляться, то это намек на то, что она хотела бы прогуляться со мной. Сближаясь с моей матерью, она, таким образом, сокращала расстояние, разделявшее ее с маткой, в которой я был выношен. В эйфории я упустил тот факт, что Катрин была также матерью Фабьена. Эта простенькая фраза — «Прогуляемся, мадам Вербье?» — звенела во мне как признание, которого я ждал от Аннабель с того момента, как она слезла с мотоцикла Фабьена. В саду я догнал их, к большому удивлению Аннабель. «Я подумала: вот черт, братишка приперся, не получится разговора между женщинами», — впоследствии призналась мне Аннабель. Мароль-ан-Бри — тихий городок. Дома прятались, дети тоже. Даже 25 декабря. Мы живем на улице Бле. Мама хотела показать Аннабель поле для гольфа. Свежий и прозрачный воздух казался тяжелым из-за отсутствия шума. Улица Мареше, улица Сан-Марсо, улица Пьер Безансон. Мы прошли мимо марольской гостиницы, закрытой впоследствии. Между Катрин и Аннабель я чувствовал неловкость, не осознавая, что сам являюсь тому причиной. Если бы они были одни, разговор завязался бы быстро. Я наслаждался жизнью, глупый и одинокий, шагая рядом с девушкой моего брата и почти не глядя на нее. Я мало на нее смотрел в конце этого 2003 года. Мне не нужно было смотреть на нее, чтобы видеть то, что я считал ее внутренним миром, тогда как это был мой внутренний мир.
Другим значительным событием этих выходных были покупки, которые мы делали вместе с Аннабель в супермаркете в пятницу утром. Фабьен остался в постели, а Катрин чем-то занималась на кухне. Саверио слонялся по дому, с «Corriere della Sera» в руках в поисках собеседника, испытывая потребность обсудить новый взрыв, жертвой которого стал пакистанский президент Первез Мушарраф.
Я снова вижу Аннабель с тележкой в проходах магазина. Катрин не дала нам никакого списка. «Покупайте что хотите», — сказала она. Я сохранил чек, который нам выдала в 11 часов 19 минут кассирша магазина. Две коробки по двенадцать яиц, по 1,95 евро каждая. Сок «Тропикана» из грейпфрута и такой же мультивитаминный: за оба 4,80 евро. У меня склонность покупать все в двух экземплярах, так же как и делать по два дела одновременно: смотреть телевизор и читать газету, бегать и изучать язык, любить кого-то и ненавидеть.
Из восьми разновидностей питьевого йогурта «Yop» любимые Аннабель — ванильный и бананово-клубничный. Во всяком случае, были, может быть, все уже и изменилось. Девушка равнодушно прошла мимо фруктовых йогуртов «Тонкая талия» (0 % жира), тогда как выглядела бы она намного лучше, скинув три-четыре килограмма. Я помню, как она хвалила новую пластиковую упаковку рокфора: годами, объяснила она, мы мучились с невыносимой упаковкой из фольги. Я был в восторге, слушая, как она говорила, пусть только о сыре. Супермаркет развязал ей язык. Мы накупили разных сыров «Бри де Мо» (2 евро), «Том де Савуа» (2,90 евро) и два камамбера «Ле Рустик» (3,74 евро). Кто из нас подложил купить две упаковки утиной печенки (28 евро)? Без сомнения, я, потому что их две. Катрин обожает утиную печенку и Саверио тоже. Фабьен говорил, что это единственное, что у них было общего. Мой брат был суровее с итальянцем, чем я, потому что он был сильнее влюблен в нашу мать. На блины была скидка. Я помню это, потому что, проходя мимо, Аннабель спросила: «Ты думаешь, на икру тоже скидка?» Упаковка блинов стоила 2,39 евро. Никаких упоминаний икры на чеке, просто мы узнали ее цену. Очевидно, блины мы ели с копченым лососем: 10,60 евро за 300 граммов. Восемь рубленых бифштексов (5,50 евро), четыре мороженых «Тайна» (3,25 евро), зеленая спаржа (5,40). Аннабель колебалась перед жестяной коробкой конфет «Лютти». Я настоял на покупке этого «выбора сластены». И когда Аннабель доставала из коробки очередную конфетку и отправляла ее в рот, мне мерещилось, что этой конфеткой был я. Фабьен всегда возвращался в Париж в воскресенье утром, утверждая, что таким образом у него получалось два воскресенья, одно в деревне, а другое в городе. Свое воскресное утро я планировал провести в постели, но я был уже сильно влюблен в Аннабель, чтобы не воспользоваться случаем увидеть ее еще раз. Мотоцикл уже ждал, неподвижно стоя на зимнем солнце, опираясь на подножку с грустной беззастенчивостью убийцы. Поцелуи на крыльце, призывы к осторожности. Аннабель подставила мне свою щеку, гладкую, как лист белой бумаги. Я запечатлел на ней всю мою любовь в виде семейного поцелуя. Ведь она должна была стать моей невесткой!
* * *
После отъезда Фабьена и Аннабель я попросил у Катрин разрешения навести порядок в их комнате. Я знал своего брата: он не из тех, кто убирает за собой. В его бардаке я хотел найти что-нибудь, принадлежащее Аннабель, что я мог бы забрать с собой в Париж и что стало бы для меня фетишом, предметом, который я был бы рад видеть на своем письменном столе или на подушке по возвращении домой из редакции газеты. В комнате царил безупречный порядок. Хижина семи гномов после прихода Белоснежки. Под кроватью ни следа от ныли нашего детства. Метла — главный атрибут ведьм, но это вовсе не означает, что люди, содержащие дом в чистоте, — плохие люди. Аннабель ничего не оставила в настенной аптечке из своей косметики. Ни презерватива, ни аспирина. Я осмотрел маленькую урну под умывальником. Полная. Я высыпал ее содержимое в унитаз. Две ватные палочки: Фабьен и Аннабель чистили уши. Или же она тщательно почистила свои, а Фабьен свои вовсе не чистил. Почему я взял этот светлый волос своего брата и оставил каштановые волосы Аннабель, более многочисленные и, в чувственном плане, более значимые для меня? В какой момент в моем уме зародилась мысль о необходимости будущего анализа ДНК? Носовые платки, в которые они сморкались, но невозможно было узнать, кому принадлежали высохшие на них сопли. Скорее всего, моему брату, потому что в последний день у него начался насморк. Лезвие бритвы «Match 3». Им брился мой брат, а может быть, девушка тоже использовала его? Для того чтобы рассмотреть цвет волосинок на нем, мне бы понадобился микроскоп. Я искал гигиенические тампоны, принадлежность которых можно было не оспаривать, но не находил. У Аннабель не было месячных во время своего первого пребывания в Мароле. Я обнаружил кусочки ваты, которые она использовала для снятия макияжа, взял один из них и завернул его в чистый носовой платок, то же самое я сделал с волоском Фабьена. Я храню его до сих пор, как и журнал «Мото» с описанием последнего мотоцикла в жизни моего брата.
В детстве меня возмущало то, что январь называют белым месяцем, из-за того, что в январе были скидки на постельное белье. Для меня белый месяц — это декабрь, когда мы едем на каникулы в заснеженные горы. Январь — это серый месяц, когда небо серое и надо возвращаться в школу. Я приехал в Париж, где любая улица могла мне подарить встречу с Аннабель. Приходилось караулить у входов в кинотеатры и кафе. Я не знал, в каком квартале она живет. Можно было позвонить моему брату, но что ему сказать? «Дай мне адрес твоей невесты»? Еще мне не хотелось звонить ему из опасений, что он будет говорить о ней и жаловаться на мое молчание. Он был в Тарне на съемках фильма и очень там скучал. «Ты видел Тарн в январе?» — хрипло кричал он на мой автоответчик. Признаков жизни я не подавал и томился в ожидании, когда Аннабель сама придет ко мне, нечаянно и случайно, как деревяшка, плывущая по течению.
