Нельзя сказать, что я не хотела бы найти постоянное место работы или не задумывалась бы о том, чтобы выйти замуж и родить ребенка. И не то чтобы не было в моей жизни человека, с которым, при желании, я могла бы завести серьезные, длительные отношения. Ну вот только как ни пыталась я себя убедить, такого желания так и не возникло. Мне кажется, я должна избавиться от своего прошлого. Я боюсь кого-либо по-настоящему впустить в свою жизнь, опасаюсь остаться непонятой. Я никогда не признаюсь в том, что ощущаю себя чем-то вроде болезнетворной бактерии, поскольку само мое существование слегка окутано тенью смерти. Кроме того, что это привносит в отношения мужчины и женщины пикантный привкус горечи, в этом нет ничего хорошего. Я живу, несмотря на все свои многочисленные промахи и неудачи, и вот решил наведаться лично. Прости за причиненное неудобство. Дело в том, что мамы не стало пару месяцев назад, — объяснил он.
— Ах... Мне так жаль. Пожалуйста, прими мои искренние соболезнования. И ты пришел специально, чтобы сообщить мне об этом, да? — спросила я.
Несмотря на то что мы давно разорвали родственные узы, при мысли о тете, которая всегда была очень добра ко мне, в груди у меня защемило. В детстве Сёити производил впечатление маменькиного сынка. Тетя всецело посвятила свою жизнь сыну, буквально молясь на него. Он был заласкан и избалован, хотя при такой доброй маме это вполне понятно. Я так считала с малолетства.
Эта сердечность, присущая моей тете, отнюдь не была сродни благодушной беспечности. Скорее она была родом из некой жизненной позиции повзрослевшего и успокоившегося человека, который, повидав плохое и хорошее, сумел разобраться, что к чему. Тетя была благородным и утонченным человеком, хотя в далеком прошлом она была плохой девочкой и, поняв, как это может отразиться на ее будущей жизни, решительно изменилась. Как ни пыталась она скрыть свой глубинный страх перед собственным прошлым, я все же смогла его уловить.
В тот беззаботный день нашей последней встречи, когда я и Сёити играли в семью, мы с мамой уже собирались уходить, однако тетя окликнула меня и, повернувшись спиной к заходящему в вечернем саду солнцу, сказала:
— Буду говорить тихонько, поэтому ты не показывай виду.
Я поняла только то, что она собирается сказать мне что-то важное, и кивнула.
— Знаешь, я размышляю о том, чтобы удочерить тебя, если когда-нибудь тебе придется нелегко. Только ни в коем случае не говори об этом своей маме. Но я всерьез об этом думаю. Это очень сложно, и важно соблюсти все положенные процедуры, но все же...
Оранжевые лучи заходящего солнца слепили глаза, и тетино лицо я едва различала. Тем не менее поняла, что она говорит серьезно, и ничего не могла возразить. Я не понимала, зачем она говорит мне все это. Однако мне показалось, что, будучи очень проницательной, тетя ощущала досадную тревогу перед смутной неопределенностью, которую я почувствовала после ее слов. В тот момент мы совершенно прониклись друг другом.
— Помни и ни в коем случае не забывай, что я думаю об этом. Кроме того, здесь ли или где-нибудь в другом месте я в любом случае все подготовлю, чтобы приютить тебя. Поэтому, если что-то случится, ты всегда приезжай сюда. На листке бумаги я напишу наш адрес и телефон, и он будет храниться во рту вот этой статуэтки.
Сказав это, тетя протянула мне странную, похожую на каппа[2]фигурку не то домового, не то какого-то духа, которую я нашла в тот день в глубине сада и поспешила принести тете.
Сделанная из бронзы, она была очень тяжелой. Когда я обнаружила ее, фигурка была покрыта патиной, но, после того как тетя, между делом болтая с мамой, натерла ее до блеска, она стала довольно красивой. В приоткрытом рте фигурки белела бумажка. Сама фигурка водяного едва уловимо сохраняла тетино тепло. Я бережно прижала статуэтку к груди, а затем положила в свою сумочку.
Разумеется, я ничего не рассказала об этом маме. Когда мама спросила меня, о чем это мы болтали с тетей, я испугалась, но ответила, что тетя просто подарила мне найденную мной фигурку. Мама сказала, что это здорово, и даже не попросила показать ее. Я с облегчением вздохнула. С того момента я бережно хранила тетин подарок.
Спустя некоторое время мама и тетя навсегда рассорились.
Тетя высказалась по поводу того, что мама развивает свой бизнес, прибегая к магии. Благодаря маминой энергии ее дело здорово расширилось. Поэтому никто в нашем окружении не решался на подобное. Как мне тогда показалось, тетя весьма деликатно изложила свои мысли, но мама, привыкшая к тому, что никто ни в чем ей не перечил, очень рассердилась и заявила о разрыве всяческих отношений, в том числе и финансовых.
Возможно, чтобы защитить Сёити от маминого гнева, тетя больше не стала нам звонить, а я в конечном счете так и не получила приюта в тетином доме.
— Перед смертью мама не переставала повторять: “В последнее время во сне я часто вижу твою кузину, Юмико-тян. Не иначе как с ней что-то случилось. Мы с сестрой разругались, но сердце мое постоянно болит оттого, что Юмико-тян с ее чрезвычайно красивой и чистой душой оказалась выкинутой в этот грязный мир. Самой мне уже ничего не исправить, мне нужна твоя помощь. Tы сделаешь это”, — сказал Сёити.
— Если дело касается меня, то и тебе ничего хорошего это не сулит, — заметила я.
— Не понимаю, о чем ты, но раз уж я решился прийти сюда, то сразу не уйду, — твердо произнес он и расположился в углу комнаты. Затем его голос смягчился: — На самом деле это была предсмертная воля моей мамы. Она сказала: “Это единственный грех в моей жизни, в котором я раскаиваюсь, и если ты не пообещаешь, что сделаешь все, чтобы выполнить мою просьбу, я не смогу умереть спокойно”. Вот почему я, используя все свои связи, упорно искал тебя, — добавил Сёити.
Сказанное им вернуло меня назад, в наше прошлое. Туда, где мы месили лепешки. К тем ощущениям, которые я испытывала, когда мы играли, касаясь плечами.
— Вот уж правда, ты всегда был маменькиным сынком, — сказала я.
— Мужчины по большому счету все маменькины сынки, — заметил Сёити. — К тому же после смерти отца я решил, что всегда буду защищать маму, и довольно долгое время помогал ей и решал все свои вопросы сам. Но с тех пор, как начал работать, я был постоянно очень занят и был вынужден переложить домашние дела на маму. В связи с этим я чувствую свою вину перед ней. И вот теперь хочу использовать выделенное мне время, которое планировал посвятить уходу за больной мамой, на то, чтобы исполнить ее желание. Дело вовсе не в том, что в своей жизни я не видел ничего и никого, кроме мамы, и не в том, что мы были с ней так дружны. — На лице Сёити не наблюдалось ни тени улыбки. — Думаю, твоя мама была такой же — видимо, это специфика их воспитания и уклада жизни. Действительно, в маминых предсмертных словах чувствовалась такая торжественность и озабоченность. Я абсолютно проникся ими и понял: если подобные люди просят тебя о чем-то сокровенном — это серьезно. Интуитивно я уверен, что, если не сдержу обещание, в личной жизни будущее не заладится.Как неожиданно... И это несмотря на то, что у тебя самого не было особого желания помогать мне? Несмотря на то, что ты практически забыл о моем существовании? — удивилась я.
