Людей снаружи можно было поделить на шесть типов. Первые — мужчины. Из всех разновидностей они были наиболее полно представлены, а также больше других различались между собой. Одни шли по своим делам вкрадчивыми, сторожкими шаркающими шажками, надеясь, что их никто не заметит. Почти никто из них не обращал на нее внимания, а если и смотрел, то лишь коротко и украдкой. Другие же, высоко задрав подбородок, двигались с вызывающей уверенностью, с чуть ли не преступной раскованностью. Они-то уж непременно смотрели на нее, провожали ее пристальными враждебными взглядами, некоторые неодобрительно хмыкали. Люди второго типа не причиняли такого беспокойства: съежившиеся, компактные — непостижимым образом лишенные чего-то жизненно важного. Объединяясь в пары, они еле плелись с такой неуклюжей осторожностью, что почти не продвигались вперед. Порой они начинали кружиться вокруг своей оси в бесцельном и шумном вихревом потоке. Некоторые были в таком плачевном состоянии, что их приходилось везти в крытых коробах, и это вызывало с их стороны жалобные протесты, адресованные возчикам, которые были людьми третьего типа. Те были крайне похожи на представителей первого типа, отличаясь от них только верхней и нижней частью. У многих ноги были не защищены, и они ловко передвигались на цыпочках на своих изогнутых, изощренных ножных креплениях (я, скорее всего, из их числа, определила она, вспомнив ту узкую комнату и поправляя волосы). На какую-то долю секунды они останавливали на ней свой взгляд, переводили его на ее окоченевшие ноги — и с содроганием отворачивались. Четвертый тип представляли мужчины, у которых были проблемы с волосами: некоторые обходились практически без них, других волосы чуть не душили. Были и такие, у которых волосы вообще росли наоборот — их заросшие лица увенчивались большим круглым подбородком голого черепа. Им-то казалось, что так и надо. Люди пятого типа стояли порознь на углах улиц или прокладывали себе дорогу сквозь виновато расступающуюся толпу. Разговаривали они не так, как остальные, — либо что-то бормотали себе под нос, либо вертелись, заламывая руки и увещевая пространство. Ей пришло на ум, что это сумасшедшие. В эту пятую категорию входили представители почти всех остальных разновидностей. И еще — они никогда не ходили парами. Наконец, к последней категории относились люди, плохо обутые, со спущенными чулками, неясно представляющие себе ни к какой, собственно, разновидности они относятся, ни куда направляются. Ей показалось, что она заметила одного или двух людей такого типа, однако при ближайшем рассмотрении они всегда оказывались людьми из какой-нибудь другой категории.
Никто из всех увиденных людей не вызывал у нее никаких воспоминаний. Она чувствовала, что стоит на пороге загадочного, потрясающего человеческого действа, что все, ею увиденное, пока скрывает от нее свой смысл и цель, великую и безнадежно далекую, — и исключает ее из круга посвященных. К тому же она все еще не была уверена в том, насколько все, что она видит, наполнено жизнью.
Пока ничего не происходит, подумала она.
Потом потихоньку начало происходить что-то ужасное.
Не очень высоко над крутыми ущельями улиц простиралось величественное полотно безмятежного голубого пространства, в котором витали, кружили и нежились невиданно прекрасные существа — белые, пушистые, сонливые. Беспечно и без страданий вися на медленно движущихся небесных распятиях, они, ко всему прочему, выражали глубокую преданность неистовому раскаленному ядру энергии, столь могущественному, что оно могло бы ослепить всякого, кто отважился бы посмотреть в его сторону. Внезапно все переменилось. Кудрявые существа утратили свои очертания, поднялись выше и накрыли воздушный купол белым покровом, а затем опустились, рассеялись, превратились в единый серый полог у ног своего повелителя, уже потерявшего свое могущество и красного от ярости и негодования. А может, из него просто уходит жизнь, предположила она, переведя взгляд на устрашающие перемены, происходившие внизу. Униженно — и не скрывая облегчения — люди всех видов послушно заторопились, гонимые сгущающимся страхом. Улицы, казалось, устали от пестроты и разнообразия и утрачивали без сопротивления свои краски, одни постепенно, другие с болезненной внезапностью. Вскоре проходы и ограждающие их высокие стеклянные стены будто бы поменялись местами — или по меньшей мере договорились между собой о разделе оставшегося: уличные экипажи раскололись пополам и пустились наперегонки со своими призрачными двойниками. Синюшное небо подступало все ближе. Переполненные страхом небесные вагонетки накренились, приоткрыв свой истинный цвет, потом перевернулись и обрушили вниз свое содержимое, а люди спешно пытались укрыться от рушащихся небес.
И куда же они намерены попрятаться? Скоро вообще все исчезнут, и тогда она останется одна. Какой - то человек второго типа, ковылявший мимо, заметил ее, остановился, обернулся и сказал испуганно:
— Так и помереть недолго.
— В самом деле? — удивилась она.
Она пошла дальше. Люди скапливались в освещенных местах. Они то погружались в безжизненную тусклую тишину, примериваясь к эстафете желтых огней, то сворачивали в шумливые проходы, где кипели работа и движение. Поодиночке или группками, все они в конечном счете ныряли во тьму, преисполненные твердого намерения попасть в какое-нибудь другое место, пока это еще было возможно. Некоторые продолжали разглядывать ее, теперь лишь скользя взглядом по фигуре — по ногам, по лицу, а то и снова по ногам, в зависимости от того, к какой категории они принадлежали сами.
В какой-то момент на улицах воцарился полный хаос. Последняя спазматическая агония злобы наводнила их русла. Некоторые прохожие экспериментировали с собственными голосами, проверяя запасы криков и ругани, наполнявшие их легкие. Другие без оглядки устремлялись в темноту, в самые укромные ее уголки, как будто только им одним были известны лучшие места для укрытия. Именно тогда она ощутила, как к ней, круто меняя направление, приближается опасность. С каждым поворотом скрытая угроза, казалось, все больше была готова вырваться на свободу — скоро кто-то или что-то почувствует необходимость нанести ей особое повреждение.
Довольно с меня, сказала она себе. Она решила выбраться куда-нибудь и покончить со всем этим.
Только когда мир понесся мимо нее с головокружительной скоростью, она поняла, что бежит… Ей понравилось бежать. Это было ее первым осознанным настоятельным побуждением. Кирпичные переходы проносились мимо. Оставшиеся прохожие оборачивались ей вслед, некоторые что-то выкрикивали. Какое - то время один из них неуклюже галопировал следом, однако вскоре она оставила его далеко позади. Похоже, она могла бежать с любой скоростью, с какой пожелает. Она решила, что бег сэкономит время, что ускорение неминуемо приблизит следующее событие.
Наконец она повернула в ту сторону, где людей уже не оставалось. Бетонный пол уперся в какой-то иной вид жизни. Это был край того мира, в котором она находилась. По ту сторону острых прутьев простиралась безмятежная изумрудная страна. В вышине, обнаружила она, все те же рыхлые существа, но отяжелевшие и налитые багрянцем, приплыли обратно под свою сияющую крышу, а их помрачневший божественный хозяин багрово мерцал в окружившей его тьме. Вдруг она заметила дыру в огромной клетке: тропинка вела прямо в зеленое поле, и границу отмечала всего лишь одна горизонтальная планка белого цвета. Она подошла поближе, проскользнула под ограждением и со всей скоростью, на какую была способна, помчалась по открывшейся перед ней мягкой земле.
