Ника после прихода из института устраивала ежевечернюю генеральную уборку, а сын, недовольный этим бардаком и новой собакой, от которой первое время воняло, пока не был удален зуб, — сын вдруг повел себя как главный кобелек, у которого заняли его территорию, и на основании этого пещерного чувства вдруг стал требовать, чтобы ему дали уехать в бабину квартиру, а саму бабу мать пусть забирает на его место напрочь, в его комнату, так? Все равно типа ты к ней ездишь каждые три дня. Тебе же будет легче. И в армию оттуда хрен кто догадается меня взять.
На вопрос же «А на что ты будешь существовать?» сын отвечал, что найдет сам, не волнуйся.
У матери вертелось в уме «будешь драгдилером как твой драгоценный Зубарь?» Поссорились. Пока что удалось отстоять прежнюю ситуацию.
При этом положении дел как-то отдохнуть, отвести душу оказывалось некогда, даже дойти до такого святого и радостного человека как Елена.
Ника откладывала эти визиты до совсем уже безнадежных моментов, когда только и хотелось, что покончить со своей жизнью. Особенно после всяких выяснений у сына насчет того, не занимается ли он со своими друзьями чем-то нехорошим, не тянут ли они его в наркотики.
После того очнувшись, Ника шла к Елене, и именно запасалась для такого случая предлогом, чаще всего когдатошней книжкой, взятой у Елены почитать с возвратом.
Теперь Ника принесла назад том Шекспира, а именно «Гамлета» в чьем-то переводе.
В прошлый раз, когда Ника заходила к Елене, у гостей разговор шел, в частности, о разнице между этим переводом и пастернаковским. Кто-то упомянул вскользь, что лучший из текстов был одного великого князя, который слово в слово и прозой перекатал «Гамлета» со староанглийского, а некоторые возразили, что уж лучше взять то, с чего сам Шекспир списывал, из датских хроник.
Ника слушала навострив ушки эти шутливые беседы образованных (и скрывающих данный факт) людей. Скорее, правда, шекспировские переводы были ответвлением от главной темы, все с удовольствием сплетничали об одной широко известной даме. «И крупной солью светской злости», — завершил тему один из гостей.
Ника тогда и попросила почитать шестой том Шекспира.
В нынешний раз гость был только этот самый Эрик, молодой человек с раскосыми синими глазами, финн по национальности.
— Вы можете предсказывать? — настойчиво спрашивала его Ника, которой ударило в голову крыжовенное шампанское. — Будущее можете?
Из дальнейших приветливых, но уклончивых ответов Эрика можно было понять, что он этого никогда не практикует.
— А мама ваша? — тогда спросила смущенная Ника. — Она предсказывала?
Выяснилось из невнятной фразы, что вот как раз мама этим занималась.
— А как, что она предсказывала? Можно узнать?
Он как-то несвязно что-то пробормотал, слышны были только последние слова:
— …по телефону.
— Предсказывала, да, — улыбаясь, добавила Елена. — Было такое.
— А теперь не предсказывает? — пошутила Ника. — Я понимаю, всем тяжело это слушать. Как камень на шею. Такое происходит… Хотя нам, матерям, надо прямо сказать: не мешай. Мне так сын говорит иногда, не лезь, мать. Не сходи с ума, мамашо. Называет меня мамашо. Ну а ваша мамашо? Как она?
Он промолчал, как-то слабо улыбнувшись. Ника вдруг испугалась. Повисла тяжелая пауза.
— Она умерла, — ответила Елена Прекрасная. — Эрик ездил, только что вернулся.
— О, простите меня, простите.
Эрик очень просто и по-доброму реагировал на этот допрос Ники, и она поняла (как-то помимо его слов, сама по себе), что мама терзала своего Эрика, предсказывая ни много ни мало собственную скорую смерть и звоня ему со своими прогнозами будущего, жалобами на здоровье и просьбами вернуться.
Но тут не надо быть большой шаманкой, трезво глядя на себя как бы изнутри, попутно думала Ника, все мы, матери, одного полета птицы, все предсказываем детям на всякий случай свой уход, действуя как бы намеками, т. е. жалуясь на здоровье и не говоря конкретно, к чему такие болезни ведут. Как полные идиотки пугаем их фразами типа «А мое кольцо отдашь своей жене». Хотя у Кима даже и девушки постоянной еще нет.
Бедный Ким. Бедный мой Ким, что с ним будет.
Молодой человек вдруг посмотрел, немного стесняясь, на часы и заторопился уходить. Извинился, попрощался и исчез.
Ника же сидела, хотя звери давно ждали прогулки, и спрашивала Елену о ее жизни и нахваливала яблочное варенье.
Елена Прекрасная еще рассказала, что вот для малышей она делает еще другое одно свое яблочное варенье, совсем без сахара, чистые пектины, варим очень густое торе, намазываем его на смоченное водой стекло, сушим до корочки, называется пастила. Потом эти тонкие пласты отделяем и скатываем рулонами, пересыпав сахарной пудрой.
Ника, в свою очередь, вспомнила, как она в молодости, когда жили еще вместе с мамой, сделала на зиму тоже заготовку, трехлитровую банку тертой черной смородины, привезла ее домой, поставила на пол в кухне, а мама сделала свое обычное замечание, зачем ты варенье на пол, подыми, подыми, и маленький Ким тут же с готовностью приподнял эту банку двумя своими слабыми ручками, банка выскользнула и раскололась.
— Удалой мой сынуля. И до сих пор такой же, всё воюем. Но он очень хороший человек растет. Очень! Его так любят друзья! — сказала, находясь в преддверии слез, Ника.
— Да, — продолжала профессор Елена, — Эрик вот хороший человек, мой незаменимый помощник. Я ему немного приплачиваю, он иногда мне приводит компьютер в чувство. Хотя с диссертацией подзадержался. Ты знаешь, сколько ему лет?
— Двадцать сколько-то, может, двадцать три?
— Ему тридцать девять. Дочери уже пятнадцать.
— Боже, какой юный!
— Это все проделки его матери, — смеясь, отвечала Елена. — Ее были штуки. И она его и сейчас не оставит.
И вот теперь, летним вечером, когда в окно влетела черная бабочка, Ника вдруг сильно затревожилась и позвонила по мобильному своему сыну.
Он уже давным-давно ушел провожать друга (так называемого друга, и зачем тот все приезжает?).
На дворе стояла ночь, густая как чернила. Телефон тренькал, но сын не отвечал. Странно.
А все дело было в том, что профессор Елена Прекрасная в нескольких словах передала Нике, вдобавок ко всему, предварительную историю с матерью-шаманкой, о чем Эрик не стал специально для Ники докладывать, потому что рассказы о ней составляли, как бы сказать, непрекращаемую сагу для Елены Прекрасной в каждый его приезд. А повторять это всем желающим ему, видимо, было тяжело.
И, продолжала Елена, в одно из своих посещений несчастный Эрик в ответ на постоянный вопрос, как себя чувствует мама, сообщил, что она активно готовится к уходу, как положено шаманке. Она вернулась к беседам с предками и очень донимает этим Эрика, как бы передавая ему эти видения.
