Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
Я пользовалась этой мягкостью его характера и просила все, что мне угодно, не угодно и просто пришло в голову сию минуту.
Когда, предъявив паспорт, я получила в казенном окошке его обручальное кольцо, все в засохшей крови, я попросила:
– Не умирай, Медведь, ты ведь не можешь умереть, правда? Ты ведь выжил. Все говорят, что здесь хорошие врачи, они спасут тебя. И Бог – он не может от нас отвернуться. Держись, не умирай. Ты только не умирай, Медведь!
Я надела на палец кольцо и посмотрела на руку – два обручальных кольца, одно над другим. Тут же почувствовала, что под ногами у меня пропасть и безумие.
Надо собраться, отключить эмоции. Выяснить, что с ним произошло. Попасть в палату. Увидеть. Постоять рядом. Вырвать у смерти.
Плохое всегда случается мгновенно, но и мгновения бывают разные. Когда падаешь сам, в какие-то доли секунды еще успеваешь удивиться, огорчиться, осознать факт падения и даже, возможно, сгруппироваться, смягчая удар. Когда опрокидывает, швыряет наземь, оглушает взрывная волна, у тебя нет и доли секунды, чтобы осознать, что происходит.
Такой взрывной волной стало для меня случившееся с ним. Мгновенность крайней, самой последней степени.
Только что все было – и мечты, и планы, и Машенька, прости, и вопрос: куда поедем летом – днем, а вечером он встретился с друзьями и просто не вернулся домой.
В окошке, где выдают вещи и документы попавших в больницу скорой помощи, я расписывалась в получении ошметков счастья и благополучия. Расписывалась и не могла поверить, что белый коридор и табличка над дверью «Хирургическая реанимация» – наяву. И я здесь – тоже наяву. И что мне делать с этой явью?
Но что-то делать надо, чтобы вернуть его, заслужить его, получить его. Обратно. Живого!
– Ты только не умирай, Медведь!
Можно ли дать определение человеку одним словом, исчерпывающе, до дна?
В средней школе на уроках литературы, потрясая стопкой разлинованных тетрадок в зеленых обложках, учитель ругала не отличающихся богатством словарного запаса учеников: «Что, опять фантазии не хватило? Сто раз вам повторять надо: нельзя называть героя в сочинении хорошим! Ведь что такое – хороший? Это ничего! Мама у вас дома хорошая, а у героя Михаила Юрьевича Лермонтова много других характеристик. Еще раз прочитаю про “хорошего” – выше тройки в четверти не получите!»
Я на всю жизнь запомнила, что слово «хороший» не применимо к литературным героям, хотя сложностей с прилагательными у меня никогда не было.
Потом начались студенческие годы.
– Представьте, что вы едете в трамвае, а напротив вас сел человек. Опишите его, во всех деталях, в мельчайших черточках его характера, которые не должны ускользнуть от вас. Только избегайте штампов вроде «хороший», – говорил преподаватель.
А дальше была работа, когда я писала, писала и писала за других, и всегда избегала в описаниях человеческих свойств слова «хороший». Это было не сложно, я ведь знала очень много слов, отвечающих на вопрос: какой?
Прошло время, и я узнала, что хороший – это и есть то главное слово, которое дает нам исчерпывающее представление о человеке. Хороший – это больше, чем добрый, смелый, справедливый, благородный. Хороший – это все, но не ничего. И множество слов не заменит простого, но не пустого слова – хороший.
Я поняла это, когда встретила Медведя. Он оказался очень хорошим.
Впервые я увидела его возле станции метро «Горьковская». Он стоял в стороне от толпы, воротник пальто был поднят. Стоял, нахохлившись, улыбаясь и краснея. Когда он смущался, у него всегда проступал румянец, а смущался он часто.
Кончик моего шарфа то и дело касался рукава его пальто, потому что с Невы дул сильный ветер. Желтые листья покрывали Александровский парк.
Мы пошли в кафе, чтобы обсудить дело, которое и стало причиной встречи: надо вычитать его диссертацию и автореферат на предмет синтаксических ошибок и стилистических неточностей. До сих пор не могу понять, зачем это потребовалось, – писал он грамотно. Наверное, по-настоящему образованные люди не могут позволить себе быть асами в одном и неряхами в другом.
Я с рвением взялась за дело и, за неимением существенных ошибок, поправила несущественные. Позже выяснилось, что последние и не ошибки вовсе, а профессионализмы. Корявые, но тем не менее правильные.
– Ничего страшного, Машенька, – урчал он в трубку. – Не переживай. Ну ты же не могла знать.
Потом мы опять встретились, я смотрела на его крепкие руки и чувствовала, что меня ждет что-то большое. Я всегда это чувствую.
Не обладая такими полезными в жизни качествами, как женское кокетство и мудрость, я вывалила все, что было на душе:
– Мне уже двадцать семь лет, и куда уходит время, непонятно. Семьи нет, жилья своего нет, детей нет, а так хочется. И ничего я не умею, кроме как буквы в слова складывать, да и то сомнительное это умение. Таких умельцев и без меня хватает.
Он слушал, кивал и говорил, что все непременно будет: и дом, и семья, и ребенок:
– Все будет хорошо, Машенька.
Через три месяца после знакомства с Медведем мне позвонила бабуля, у которой я была прописана в области, и сказала, что надо либо выписываться, несмотря на заплаченные деньги, либо платить втрое больше за год, и вообще в качестве бонуса ей нужно сорок килограммов картошки, потому что она больна и не может выйти из дома.
– Не проще ли деньгами? – спросил Медведь.
– Нет, сказано же картошкой, деньги и так, само собой разумеется, – уныло отвечала я.
Мы купили картошку и поехали по Московскому шоссе.
Бабуля встретила нас жизнеутверждающим румянцем, фуфайкой нараспашку и двумя ведрами воды, только что лихо поднятыми из колодца.
– Приехали? Картошечку привезли? Ну вот и ладненько, вот и молодцы. А ты, милочка, симпатичная такая, с Украины, что ли?
На лице Медведя заиграли желваки, а я ответила, что нет, не с Украины. Впрочем, никакой разницы нет: если ты из города – столицы Карелии, что в семи часах езды, и живешь в Петербурге почти десять лет, для некоторых коренных петербуржцев ты все равно лимита, второй сорт, даже если сами они давно живут в деревне.
– А мальчик твой что, не хочет ли на тебе жениться? Или не нужна ты ему, без жилья-то? – не унималась бабуля.
Назвав на прощание сумму, которую я должна ей за прописку на год, она радостно помахала нам вслед.
Попрощались мы ненадолго, деваться-то мне все равно было некуда.
– Почему ты не можешь прописаться в центре, там, где живешь? – спросил он по дороге.
– Потому что это не мое жилье. Оно не приватизировано, а я не родственница хозяйке.
Мы ехали обратно по Московскому шоссе, я вспомнила слова бабули, совершенно невероятную сумму сверх заплаченного за год, поняла, что я действительно второй сорт, ведь у меня нет своего жилья, и разревелась от обиды.
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37