Корнелиус: Когда же, граф? Когда и где?
Фридрих: Как это? Когда и где? Где — что?
Корнелиус: Дуэль! Наша с вами дуэль! Я не жажду вашей смерти, молодой человек, знайте это. И я, возможно, смог бы забыть это свое неудачное возвращение, если бы у него не было свидетелей. Но вас видел мой слуга, а это значит, что завтра утром, на рассвете, весь дом будет знать, что я оказался в классической роли рогоносца. Я должен держать своих людей в руках, а посему, сударь, обязан загладить совершенную вами глупость! Мне решать, как это сделать: я выбираю пистолеты. Где и когда — решать вам.
Фридрих: Но… но… я… я не хочу… Я не верю вам… Я так смущен, сударь… Может быть, мои извинения…
Корнелиус: Хорошо! Тогда, скажем, в Банной роще в восемь часов. Итак, до скорого свидания, сударь! А сейчас не будете ли вы так любезны и не освободите ли эту комнату? Я очень устал с дороги. Я даже сказал бы, что в настоящий момент мертвец — это я. Всего хорошего, сударь!
Фридрих в полном смятении пятится к выходу.
Вы забыли вашу шляпу, сударь. Вот она! А дверь — у вас за спиной.
Фридрих уходит.
Адель: Корнелиус! Корнелиус! Но он всего лишь дитя!
Корнелиус: Дитя, которое только что доказало вам обратное, дорогая моя. Какая досада! Комбурги принадлежат к прекрасному роду, они богаты и, кажется, полны достоинств!
Адель (в слезах): И он их единственный наследник.
Корнелиус (смеясь): Так молитесь же, чтобы он убил меня, а затем женился на вас!
Адель: Первый выстрел за вами, вы прекрасно знаете, что вас никто не сможет убить! (Разражается рыданиями.)
Корнелиус (смеясь): Как приятно слышать такое, моя прекрасная Адель! Да уж, чудесное возвращение, дорогая! Мне следовало бы предупредить вас, признаю́, это моя ошибка. В следующий раз отправлю кого-нибудь с известием. (Продолжая говорить, раздевается и ложится в постель.) Спокойной ночи, Адель. Подвиньтесь немного, пожалуйста, и дайте мне вашу подушку. Этот молодой человек на вид вполне опрятен, но никогда не знаешь, что можно подцепить, особенно после маскарада! Подвиньтесь же! (Задувает свечу.)
Адель: Вы чудовище! Убийца!
Корнелиус: Вы сами вынуждаете меня быть таким.
Адель: Вам следовало оставаться в Пруссии!
Корнелиус: Я уже принес свои извинения, дорогая. А теперь дайте мне поспать. Угрызения совести всегда действуют на меня усыпляюще.
В темноте слышатся всхлипы Адели.
Адель: Бедный мальчик! Он только что приехал в Вену. Откуда ему было знать? Вы несправедливы!
Корнелиус: Отчего же? По какому праву этот проныра в отсутствие мужа пользуется прелестями его супруги? Под предлогом, что этот несчастный — ее кормилец, поилец, защитник, опекун — находится на охоте? А? Вы что, силком затащили его к себе в постель?
Адель: Почти! Из-за вас ни один мужчина в Вене не решается больше за мной ухаживать! Я потеряла голову от его храбрости!
Корнелиус: Не храбрости, а неосмотрительности.
Адель: Но по какому праву вы мне запрещаете?.. Я… Вы… вы не любите меня!
Корнелиус: Больше! Я больше не люблю вас! Иначе я в конце концов направил бы этот пистолет на себя! Распутница! Шлюшка! Развратница! Подите сюда, у меня окоченели ноги!
Адель: Оставьте меня, скотина, убийца! Ах! Корнелиус, Корнелиус! Зачем вы вернулись так рано?
Свет гаснет так же, как и зажегся.
Занавес.
Сцена 2
По другую сторону декораций две складные кровати казарменного типа, между ними [тумбочка][1], сзади окно, сквозь которое льется слабый свет зари. На одной из кроватей спит мужчина. Входит Фридрих, веселый, с победным видом, и, напевая, начинает снимать с себя мундир и саблю.
Фридрих (напевает):
Что за прелесть баронесса!
А барон к чертям пошел!
Венцеслав просыпается и зажигает свет.
Венцеслав: Это ты, Фридрих?
Фридрих: Я. Прости, Венцеслав, я разбудил тебя!
Венцеслав (зажигая свет): Который час? Ого! Неужто наш полковой жеребчик наконец-то нашел себе в Вене кобылку?
Фридрих: Да, дружище! И не только кобылку, но еще и ее муженька, тот явился на рассвете. (Смеется.)
Венцеслав (окончательно проснувшись): Муженька? Вот редкая удача! В Вене мужья так быстро не отыскиваются. Они тут сами рады быть обманутыми! Ну рассказывай! И кого же ты соблазнил? Знаешь, за каких-то десять дней — это совсем не плохо!
Фридрих: Тем более что я был в маске, а женщинам, как тебе известно, больше по душе мое лицо, чем речи. Дело было на балу у баронессы Вёльнер. Я увидел там женщину в черной полумаске и проследовал за этой прелестной волчицей в ее логово, но на заре явился ее муж, матерый волчище. Представляешь?
Венцеслав: Ну и что же ты сделал? Вы пожали друг другу руки? А потом выпили вместе, как это обычно делается?
Фридрих: Если бы! Он был в ярости! Совершенно вне себя! Хотя, надо признать, он здо́рово меня рассмешил! Представляешь, каково мне было сохранять холодность, стараясь при этом не расхохотаться? Я сказал ему: «Сударь, я глубоко опечален, что мне пришлось стать для вас иллюстрацией к известной поговорке “Кто место свое покидает, тот его теряет!”» Он так и остолбенел. Стал вызывать меня на дуэль. Это в наше-то время, в Вене — представляешь?! Что за отсталость!
Венцеслав: И к тому же тупость!
Фридрих: И не говори! Ты только представь себе: я в восемь утра стреляюсь из-за женщины, которую едва знаю!
Венцеслав: Так он тебя вызвал? Кто же это такой? Кроме обер-егермейстера, все мужья тут… Ну, я тебе уже говорил…
Фридрих: Я весь разбит. Это не женщина, а какая-то фурия! Так хороша собой и так изголодалась, бедняжка!
Венцеслав: Кто же она?
Фридрих (с достоинством): Ты шутишь? Моя матушка запретила мне…
Венцеслав: Но я же их всех знаю!
Фридрих: Что ты похваляешься? Хвастай сколько угодно, но я не так воспитан…
Венцеслав: Послушай! Ты глупый желторотый птенец, дурачок, впрочем, ты всегда таким был. Вот уже три года, как я служу в Вене. Поверь, я знаю всех здешних женщин. И нет тут никакой похвальбы: я просто всех их знаю!
