Книга Гефсиманское время - Олег Павлов

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54

Книга, которой суждено было скорбно разделить новый кровавый век на две эпохи – это «Архипелаг ГУЛАГ». Арест… Фронтовой офицер был арестован – перехвачено крамольное письмо к другу. А в офицерском планшете бунтарская «Резолюция № 1». Найдут при обыске еще дневник, писавшийся не для чужих глаз. Его случай – судьба, но вот судьба – не случай. Все должно было случиться именно так: «Мы переписывались с ним во время войны между двумя участками фронта и не могли, при военной цензуре, удержаться от почти открытого выражения в письмах своих политических негодований и ругательств, которыми поносили Мудрейшего из Мудрейших, прозрачно закодированного нами из Отца в Пахана». В тюрьме над наивностью заговорщиков смеялись: «Говорили мне, что других таких телят и найти нельзя. И я тоже в этом уверился». Но однажды откроет для себя с удивлением еще одну похожую судьбу: «Вдруг, читая исследование о деле Александра Ульянова, узнал, что они попались на том же самом – на неосторожной переписке, и только это спасло жизнь Александру III 1 марта 1887 года». Спасло жизнь царю, и отняло другую – Ульянова, а брат казненного отнял жизнь – у последнего русского царя.

Солженицын писал «Архипелаг ГУЛАГ» с опорой на читательские письма, что хлынули к автору повести об одном дне Ивана Денисовича. Письмо освобождало от немоты. Ни одно произведение не рождало еще такого стихийно-сплоченного обращения людей, пробуждения веры в справедливость, в победу добра, духа человеческого над злом. Слово его было услышано! Читая открытые обращения Солженицына того времени, читая «Жить не по лжи», удивительно понимать, что всего десяток лет тому назад все безмолвствовало.

Когда голос самого Солженицына будет заглушен, а потом и смолкнет в изгнании, советские люди будут продолжать писать… Люди верили тем, к кому обращались. Пробуждена вера в литературу – и письма читателей не одно десятилетие откликаются на журнальные публикации. А уже в нарушение запретов в СССР возникает самиздат; переписанные от руки или в машинописи, тайно от человека к человеку ходят листы художественных и публицистических произведений, которые читают как письма. Обращения людей в газеты, в органы власти были также массовыми. Письма трудящихся всячески поощряются властью. Письма с жалобами на произвол инстанций или даже на качество товара посылали в газету – и газета, почти каждая, будто уполномоченная государством, отсылала письмо на проверку. Вера и отзывчивость людей были массовыми: газеты открывали тематические рубрики, где письма публиковались как монологи – а в ответ шли сотни, а когда и тысячи писем, обращенные к этим людям с предложениями дружбы, помощи, со своими мнениями.

Эту силу доверия, отзывчивости подхлестнуло гласностью, когда и тиражи массовых изданий в стране достигли миллионных отметок. Явилось понятие «общественное мнение», что было символом поначалу нового порядка вещей – того, что власть оборачивается к человеку и осознает себя зависимой от его мнения или же выбора. Обличения насыщали это мнение как губку. И если поначалу общественное мнение казалось силой самостоятельной – перед которой заискивали, на которую опирались, то скоро научились управлять, а потом и помыкать. Управляли – чтоб прийти к власти. Помыкали – придя к власти.

Последний всплеск веры людской – 1991 год. Впервые за всю историю народ получил свободу выбора. С 1989 года власть избирается – и президенты, и депутаты, – а важнейшие вопросы решаются на всенародных референдумах. И новая конституция, сменившая экономический и политический строй, была одобрена народом. То есть свершились по воле большинства все исторические перемены.

Тот или иной общественный выбор теперь – это не нравственный вопрос, так как он совершается волей обычного большинства, то есть волей аморфной, обобществляющей сумму самых обывательских предпочтений да интересов. Прежде он свершался как нравственный волей открыто протестующего меньшинства и люди следовали за ним, движимые только верой, как за обращением, к ним посланным. Этот нравственный выбор меньшинства мог быть по сути бесчеловечным – как выбор революционный. А мог быть вовсе выбором одиночки – как в одиночку, только своей волей, Солженицын рушил фундаменты лжи под коммунистическим зданием.

Сегодня все свершается из того или иного корыстного интереса. Общественное мнение ничего не решает, презирает само себя и его едва-едва возбуждают мерзкими сексуальными скандалами. Между людьми в России почти прекратилась даже личная, семейная переписка – не от нищеты, очевидно, а от неверия в ее смысл. Мало кто верит, что он живет и что кругом продолжается жизнь. Люди никому и ничему не верят, но и нет глубокой жажды правды, воли к сопротивлению, потому что большинство, если способно еще бороться, так только за физическое существование. Хоть все покрыто снова коростой лжи, но это ложь дарованная вседозволенностью, которую даже не обличишь, потому как все мы сегодня – все наше общество – живем во лжи животных инстинктов, законов собственного выживания, массовых вкусов.

Но сегодня, сегодня вдруг восклицает в письме человек: «Нет бога, нет! Если б он был, он бы заплакал от такой ужасной несправедливости…» А другие восклицают: «Пусть придет скорей Страшный Суд!» – и взывают так вот истово к Богу.

В них, в русских письмах, сегодня мало есть возвышенного, но они все обращены под духу своему именно к Богу, а не к тем, кому отправлены были по почте, к таким же людям – на звук или свет их имен. Они, наверно, и написаны были и отосланы, когда в людях совершенно истратилась хоть какая-то вера. Но жить без надежды невозможно. Без нее – только умирать. А люди хотели и хотят жить, не могут смириться с мыслью, что должны исчезнуть бессмысленно, бесцельно и упрямо цепляются за последнюю возможность кому-то верить, будто эта вера и продлевает жизнь.

В современной России такую последнюю надежду смогли пробудить в людях всего несколько человек. Один – это президент страны, которому кто-то все еще верил. Второй – это не солгавший ни в одном своем слове русский писатель. Писали еще ссутуленному тихому человеку, будто святому, а когда он ушел из жизни, то люди продолжали писать уже его жене, не желая смиряться с тем, что один из адресов был вычеркнут смертью.

Писали: «Кремль, Ельцину…», «Москва, телевидение, Солженицыну»… Люди писали с последней верой: «Спасите! Бейте в набат!» Но ведь и Сахарова, и Солженицына захлопывали, осмеивали, когда поднимались они на народную трибуну , и это избранники народные не желали их слушать. Тогда кого и как могли они спасти? Солженицын в очерках изгнания рассказывает: отвечал на письма раковым больным, что обращались к нему, зная о его собственном излечении от рака благодаря настою трав – самодельному, им же изобретенному лекарству – и раковым больным высылал его рецепт.

ОДИН ЧЕЛОВЕК НЕ В СИЛАХ ОТВЕТИТЬ ВСЕМ, КАК НЕ МОЖЕТ ОН ОТВЕТИТЬ ЗА ВСЕХ, И ТОЖЕ ПОНЕСЕТ СВОЮ ДУШУ НА СУД НАРАВНЕ СО ВСЕМИ, ДЕРЖА ОТВЕТ ЗА СВОИ ПОСТУПКИ И НЕПОСТУПКИ.

Ознакомительная версия. Доступно 11 страниц из 54