Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
– Я видела, – сообщила она Георгию Константиновичу и кивнула головой в сторону Глашиной комнаты.
Барон Одобеску оправдываться не стал, а, посадив гневную Аурику перед собой, начал издалека:
– Понимаешь ли, золотая моя девочка, мужчины и женщины – это… – седовласый Георгий Константинович взял паузу, а потом продолжил: – Это… как птицы. Иногда они сходятся вместе, чтобы свить гнездо и…
– И отложить яйца, – недовольно скривилась пятнадцатилетняя Аурика. – Я знаю, зачем сходятся мужчина и женщина. Но почему – Глаша? – подняла широкие темные брови разочарованная дочь барона Одобеску. – Она же моя нянька. И твоя родственница.
– Золотко мое, ты знаешь, что в переводе с румынского означает твое имя? – попробовал увильнуть от ответа Георгий Константинович.
– Знаю, – отмахнулась Аурика и снова повторила вопрос: – Почему Глаша?
– А кого бы ты хотела видеть на ее месте? – доброжелательно поинтересовался отец.
– Маму, – выпалила девочка, и ее византийские глаза влажно блеснули.
– Когда-то я тоже хотел… – философски изрек Георгий Константинович и разгладил атласный воротник на своем «домашнем пальто».
– Ты мне никогда про нее ничего не рассказываешь. Она что, умерла?
– Проще было бы сказать, что умерла.
– А на самом деле?
– На самом деле она сбежала от меня с любовником.
– И ты так спокойно об этом говоришь?! – удивилась Аурика.
– А почему я должен нервничать? – искренне удивился барон Одобеску. – Я точно не остался внакладе. У меня есть ты. Поэтому я простил твою маму, отпустил ее из памяти с миром и дал себе слово никогда не бередить прошлого и не жениться.
– Уж лучше бы ты женился! – буркнула обескураженная дочь. – Тогда бы не пришлось «вить гнездо» с Глашей.
– Глаша – это моя дальняя, очень дальняя родственница, – хитро улыбаясь, начал Георгий Константинович. – Настолько дальняя, что… В общем, ты поняла, моя золотая девочка. И не суди Глашу. Она стала для тебя второй матерью.
– Первой, – поправила отца Аурика.
– Второй, – не согласился барон Одобеску. – Первой стал я.
– Хорошо, что ты не женился на Глаше, – неожиданно прильнула к отцу девочка и обвила его шею руками.
– Почему? – заинтересовался Георгий Константинович.
– Потому… Потому что она… – Аурика никак не могла подобрать нужных слов, чтобы объяснить отцу, как он разительно отличается от женщины, которая тайком заходит к нему в спальню. Аурика Одобеску не хотела обижать Глашу, но вместе с тем ей было крайне неприятно осознавать, что ее красивый, умный, величественный отец спит со своей домработницей – слишком простой и, как казалось девочке, совершенно непривлекательной.
К чести Георгия Константиновича нужно отметить, что сам он приходил в неслыханную ярость при любом неуважительном, как ему казалось, упоминании имени Глаши, даже если оно исходило из уст самой Аурики. Вопреки сложившимся обстоятельствам, барон Одобеску пытался настоять на том, чтобы Глаша садилась за стол вместе с ним и дочерью, но женщина изо всех сил сопротивлялась, ссылаясь на то, что сыта – мол, пока готовила, напробовалась…
– Тогда просто посиди, – просил Георгий Константинович и показывал на место напротив Аурики. И Глаша, смущаясь, усаживалась на стул и сидела, не смея поднять глаз на «поперечную» девочку, впавшую в подростковый нигилизм. Нянька боялась своей воспитанницы, чувствуя себя виноватой за то, на что никогда бы сама не осмелилась, не прояви хозяин к ней интереса. Уж кто-кто, а сама Глаша прекрасно понимала: где она и где Георгий Константинович! Не случайно после встречи с Аурикой у дверей хозяйской спальни молодая еще, кстати, женщина даже попыталась прекратить и так достаточно редкие встречи с хозяином, но ничего из этого не вышло. К обоюдному, скажем так, удовольствию.
Сам Георгий Константинович с себя ответственности за происходящее не снимал и всячески пытался загладить перед Глашей свою невольную вину, предлагая ей то одно, то другое. От денег сверх тех, что платились ежемесячно и по договору, она категорически отказывалась и с обидой, отвернувшись от хозяина в сторону, роняла: «Нехорошо, Георгий Константинович. По согласию ведь. Разве ж за это берут?» Не зная, как выразить свою мужскую и отцовскую благодарность, Одобеску перепробовал все, что можно. Даже путевку в санаторий на Рижское взморье приобрел, откуда Глаша сбежала ровно через неделю от неизбывной тоски по дому.
– Ну зачем ты приехала? – взмолился Георгий Константинович, пережидавший жаркий июль за задернутыми шторами в опустевшей квартире.
– Не могу я там, – не выдержала Глаша. – Душа прямо так и рвется. Все думаю, как вы там один у меня. Поди, голодный. Нет, думаю, поеду. Лучше дома.
– Ну, что же ты, детка, – выдохнул Одобеску и с жадностью притянул беглянку к себе. – Хлопотунья какая! – бормотал он, скользя губами по Глашиному лбу.
– Скажете тоже, – засмущалась она и даже глаза закрыла от простого бабского счастья: «Приехала вот. И он рад».
На «вы» Глаша называла Георгия Константиновича всю свою жизнь, став его второй половиной, отделенной от хозяина только увешанной иконами стеной, глядя на которые женщина твердила слова молитвы вперемежку с благодарностью за счастливую судьбу.
Когда Глаши не стало, барон Одобеску сократил свое объемное в плане страниц завещание ровно на один пункт, ей посвященный. Другого претендента не было. Главной наследницей нелегального состояния стала роскошная в своей женской зрелости Аурика Георгиевна, уполномоченная отцом распорядиться оставшимся имуществом по своему усмотрению. Ни одна из четырех внучек, в которых Георгий Константинович души не чаял, в завещание известного московского коллекционера внесена не была.
– Почему? – удивилась Аурика, ознакомившись с перечнем не просто экзотических наименований, но и проставленными в скобках цифрами, призванными отразить материальную стоимость всех экземпляров коллекции.
– А зачем? Ты мать. Ты сама знаешь, как этим распорядиться.
– Но это же твои внучки! – умудрилась обидеться на Одобеску дочь.
– Это совсем другое, – улыбнулся Георгий Константинович и лукаво посмотрел на нотариуса. Старый еврей с пониманием закивал и глубокомысленно изрек:
– Слушайте своего отца, деточка.
Аурику ответ не удовлетворил, и она пустилась в пространные рассуждения о том, о чем пока не имела ни малейшего представления. «Первые дети – первые куклы. Первые внуки – первые дети», – вещала она прописные истины, даже не подозревая, что в каждом отдельном случае в цитируемое выражение могут быть внесены серьезные поправки. «Мне говорили, – проговорила Аурика с вызовом, – что внуков любят больше, чем детей. Разве это не так?» – обратилась она одновременно к двум пожилым людям. «Так!» – поспешил уверить ее нотариус. «Нет», – не согласился с ним Георгий Константинович.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 104
