Она решила переменить тему:
— Я снова должна покинуть тебя?
— Должна. — Тот же неумолимый тон, который последние четыре дня предостерегал ее, что любые вопросы и проявления симпатии не приветствуются и ответов ждать не стоит.
Женщины созданы для того, чтобы ждать…
— Итак, ты отправляешься сегодня ночью?
— Именно так. Но скоро я вернусь. Еще одно обещание?
— Хорошо. — Она старалась, чтобы ее голос звучал спокойно. Когда-нибудь ответы все же будут даны. Она на мгновение задержалась в дверях, но не смогла ничего увидеть в темноте.
— Элизабет?..
Создавалось впечатление разговора с привидением.
— Да?
— Есть какие-нибудь вести от нотариуса?
— Никаких, — прошептала она.
— Хорошо… — Как будто шелест листвы пронесся над ухом. Она это услышала или ей показалось? Тьма позади нее была непроницаемой.
Таким же непроницаемым казалось настоящее: когда ее непостоянный высокородный возлюбленный покинет ее в очередной раз, ничего в жизни не будет иметь смысл. Он ни за что не женится на простолюдинке.
Что ж, так тому и быть, с решимостью подумала она, осторожно пробираясь по темному туннелю, ведущему из погреба. Сожалеть все равно бесполезно. И тем более о ее замужестве с Уильямом.
Она толкнула железные двери, закрывающие вход в погреб, и вышла в сад. Никто, кроме нее, не знал о тайном ходе; двери находились вровень с землей и всегда были прикрыты ветками и виноградными лозами.
— Мэм…
Хриплый голос старого садовника прозвучал настолько неожиданно, что она набросилась на него:
— Уоттон! Ты меня испугал до полусмерти!
— Не хотел ничего подобного, мэм. — Он пригнул свою седеющую голову, будто не мог или не смел смотреть ей в глаза. — Просто увидел, как вы прогуливаетесь, и подумал, что могу быть чем-то полезен.
— Ничем. Мне ничего не нужно, Уоттон. Я просто гуляла. — С чего она вдруг пустилась в объяснения? Нужно немедленно прекратить. — Спасибо.
Уоттон кивнул. Пять или шесть лет назад муж Элизабет нанял этого странного скрюченного старика, умеющего выращивать растения и возиться в земле, что сделало его незаменимым работником, несмотря на немощь и причуды.
Однако сегодня он просто слонялся по саду, испугав ее. Но он совсем не бездельничал: она была слишком взволнованна и поэтому не могла четко мыслить. Ее сбили с толку обещания…
Собравшись с мыслями, Элизабет снова превратилась в хозяйку поместья.
— Что-нибудь еще, Уоттон?
— Нет, мэм. — Он вновь склонил голову и побрел в противоположном направлении, передвигаясь медленно, как слон.
Ничего особенного не произошло. Среди веток и виноградных лоз невозможно было что-либо рассмотреть. Нужно успокоиться. Уоттон просто-напросто встретил Элизабет в неподходящее время и в неподходящем месте.
К тому же скоро все будет по-прежнему, и тогда уже ничего не будет иметь значения.
Так было обещано. И она верила.
Врага следует знать в лицо. Николас жил согласно этому принципу.
Неизвестно, кто может оказаться твоим врагом.
Им мог оказаться даже отец. Перед смертью мать Николаса рассказала, что его отец, младший брат графа, завел интрижку с графиней, за что был сослан на бескрайние просторы России[1]
Известие потрясло Николаса, ведь если бы его отец не поддался искушению, то все могло быть иначе, он мог бы родиться в другом месте и вести совершенно другую жизнь. И, что хуже всего, его отец теперь казался обычным человеком, подверженным ошибкам, хотя до рассказа матери он был для Николаса непогрешим. И никакие титулы в мире не могли уже изменить его мнение об отце.
Полученный урок был самым тяжким. Он пустил корни в душе Николаса наподобие сорняка, подрывая самые устои его существования, в течение многих лет связывая его по рукам и ногам, заставляя убегать от самого себя.
Но от своего прошлого не убежишь. Оно преследовало Николаса, словно привидение, сулило новые возможности, обещало ему права по рождению, которых он никогда не желал.
Такому человеку, как Николас, в наследство могли достаться только неприятности.
Второй принцип, по которому жил Николас, — всегда есть враг, известный или неизвестный.
Даже сейчас у него оставалось чувство неопределенности и греховности, напоминающее ему о жизни, полной риска, в которой он встречался со многими опасностями и становился причиной многих смертей. Только в последнем задании из всех участников он оказался единственным выжившим. Пока. Потому что еще не все кончилось, и уверенности в нем не было.
Хождение по лезвию бритвы, жизнь, похожая на игру в кошки-мышки, манили множеством соблазнов. Он играл в нее, как в шахматы, опережал оппонентов на три хода, запутывал врагов, заставляя их потеть от напряжения.
Он скучал по такой жизни, хотя и испытывал к ней отвращение.
Он снова хотел обрести контроль. А человек скрывающийся, гоняющийся за тенью, человек, разыскиваемый за убийство, не обладал контролем над ситуацией.
Если бы он только был уверен в своих предположениях насчет человека, которого он называл Невидимой Рукой. Но предположения могли оказаться всего лишь игрой его воображения.
Возможно, поиски Невидимой Руки вообще никогда не закончатся, устало думал Николас. Он умрет в одиночестве, и только тени пожалеют о нем.
Выбор, совершаемый человеком… все его деяния…
А кто-то знал. Знал все.
И кто-то совершил убийство.
И он до сих пор гуляет на свободе, намереваясь завладеть царскими драгоценностями, ожидая следующего шага Николаса.
За последние четыре месяца в городах от Эксбери до Лондона было совершено четыре убийства, и заголовки бульварной прессы единодушно кричали о разгулявшемся маньяке.
Друзья Элизабет беспокоились, что она жила совсем одна так далеко за городом. Поэтому они радовались, что она всю последнюю неделю провела в Лондоне, а тут как раз пришло известие об обнаружении четвертого тела.
Ее поездка в Лондон была частью плана, неожиданно для нее приведшего к обратным результатам. Элизабет благодарила друзей за участие, но называла их заботу бессмысленной.
— У меня есть прислуга, конюхи. В крайнем случае меня сможет защитить Уоттон.
Все засмеялись. Уоттон не мог защитить даже одуванчик, не говоря уж о попавшей в беду даме.
— Я серьезно, Элизабет. Пока страсти не улягутся, одному из нас придется жить с тобой, — вдруг запротестовал ее отец.
