Например, я всеми силами постаралась вычеркнуть из памяти связь Джано с Патрицией, ненасытной вдовой одного его коллеги, которая сохранила некоторые чертежи и документы мужа. Ей хотелось знать, нельзя ли где-нибудь опубликовать их, ну, например, в журнале «Диагональ», издаваемом факультетом архитектуры; во всяком случае, она уговорила Джано помочь ей составить каталог работ. Джано жаловался мне на эту обременительную просьбу, но не мог отказать в помощи бедной вдове. Между делом бедная Патриция затащила его к себе в постель, о чем мне сообщила одна приятельница, узнавшая по секрету правду от самой этой грязной твари. Два месяца послеобеденного секса с трех до пяти. И еще два месяца не в библиотеке палаццо Венеция, а дома у Патриции на пьяцца деи Мерканти в Трастевере, на третьем этаже старинного неуклюжего здания. Сплошное каждодневное наставление рогов, настоящий сексуальный марафон. Как знать, возможно, все это сплошные выдумки, злостные сплетни. Не копайся в них, говорила я себе, пусть все будет как есть, скорее плохо, чем хорошо.
В те дни, когда Джано ведет занятия в «Валле Джулия», я тоже, конечно, не сижу дома словно сурок. Первым делом сами туфли начинают передавать ногам беспокойство, так и тянут к двери, на улицу. Я выхожу и начинаю бродить по городу. Выставка, разглядывание витрин на виа Фраттина, супермаркет, какой-нибудь фильм в центре, мороженое на пьяцца Навона или возле Пантеона. Нравится мне болтаться по городу; я шагаю быстро и легко, летом стараясь выбирать теневую сторону и не наступать на расшатанную брусчатку, чтобы спасти каблуки. Я знаю ее наизусть на улицах всего исторического центра. По виа Джустиниани, пьяцца деи Капреттари, виа Тор Миллина и виа Арко делла Паче лучше не ходить. Один каблук я уже оставила в Трастевере между двумя булыжниками на виа Сан-Франческо-а-Рипа. Придется, вероятно, несмотря на мой средний рост — метр шестьдесят два сантиметра — перейти на желтые спортивные тапочки (их мне подарил архитектор Зандель). В туфлях на каблуках я становлюсь выше сантиметров на шесть.
Потом я возвращаюсь на виа Сан-Франческо-а-Рипа — по-моему, самую красивую улицу в районе Трастевере с чудесной маленькой площадью и церковью в глубине улицы, и ищу магазин экологически чистых продуктов. Хочу купить соус из чистой сои, а не «Киккоман» — из сои явно генетически модифицированной. Нужного мне магазина я не нашла, зато нашла свой каблук, все еще торчавший между двумя булыжниками — и это спустя месяц с лишним! Помнится, в тот день я, такая вот хромоножка, завершила свою прогулку по Трастевере, где мне хотелось бы жить, поисками такси. Сколько воздуха на этой улице, сколько света! Уже существует проект уложить новую мостовую, так что мне не придется больше опасаться за свои каблуки. Я устала от нашего дома на виа дель Говерно Веккьо, где вокруг аристократического Кафе делла Паче выросли целые джунгли ресторанов дурного толка с шумной ночной жизнью. Но каблук, мой застрявший между булыжниками на виа Сан-Франческо-а-Рипа каблук, может, он — знак судьбы, зовущий меня в тот район? Надо поговорить с Джано насчет переезда в те края. Каблук, оставшийся именно там, что-то должен же значить. Не так ли?
Долгая-предолгая история покрыла наш дом, что на виа дель Говерно Веккьо, толстым слоем пыли. И вот наступает момент, когда ты говоришь: хватит, хочется куда-нибудь переехать. Переезды обновляют жизнь, благотворно перемешивая нейроны и гормоны. Я всегда охотно выхожу из дома, иногда даже без всякого повода. Когда настроение хорошее, мне кажется, что я иду под горку, ноги несут меня легко, словно у моей обуви крылышки, как у бога Меркурия. Когда ноги передвигаются тяжело и все улицы идут в гору, я спрашиваю себя, какое нынче у меня настроение, и отвечаю — да, настроение гнусное. И оснований для этого сколько угодно. Прошу поверить мне: слово «гнусное» не преувеличение. Часто в центре встречаешь какую-нибудь приятельницу, потому что больше двадцати лет — ну не слишком ли? — мы с Джано живем на верхнем этаже старого здания на виа дель Говерно Веккьо, здесь, в квартале Парионе, светский центр которого находится на пьяцца Навона, а шикарный торговый центр — на Кампо-деи-Фьори.
В общем, на выставке Тамары Лемпицки во Французской академии на Тринита-деи-Монти, я встретила Валерию. Мы стояли, не видя друг друга, перед одной и той же картиной, восхищенно глядя на мужчину в пальто и шляпе, опершегося локтем на роскошный автомобиль цвета меда с длинным радиатором и большими фарами, что-то вроде «Изотта-Фраскини».
Не только на автомобиле, но и на пальто из верблюжьей шерсти, мягкой шляпе с опущенными полями, а главное, на лице этого человека с густыми седоватыми усами лежала безусловная печать двадцатых годов. Вот такой мужчина по мне, думала я, — вернее, был бы по мне, живи я тогда.
Глядя во все глаза на картину, я воображала свою романтическую поездку с этим мужчиной на рычащей «Изотта-Фраскини» по залитой солнцем тосканской земле. Летят итальянские километры, проносятся мимо виноградники и кипарисовые аллеи, свежий ветер покалывает лицо, и вот наконец мы уже на холме, на окруженной деревьями вилле с распахнутыми дверями, и, охваченные желанием, взбегаем по ступенькам в большую комнату, бросаемся на кровать и предаемся любви с разнузданными воплями, как животные.
В зале рядом со мной, локоть к локтю, стояла женщина, захваченная той же картиной, стояла неподвижно и молча, погруженная в те же любовные мечтания (стоя перед этой картиной, я изменяла Джано с фантастическим мужчиной двадцатых годов, с седоватыми усами и в пальто из верблюжьей шерсти). Вдруг мы повернулись лицом друг к другу. Это же Валерия! Мы знакомы уже сто лет, но никогда не общаемся, не считая случайных встреч вроде этой. Разведясь после года супружеской жизни, Валерия с тех пор живет свободно и по сей день, хотя ей уже за сорок, охотно предается бурным эротическим эскападам, восстанавливая старые связи. Говорят, что она не пропускает ни одного проходящего мимо мужчины — женатого или неженатого, все равно. Предпочтение, если это возможно, она отдает тем, кто моложе ее. Все считают ее симпатичной шлюхой.
Короче говоря, мы обменялись с ней мнениями о выставке, и не столько о картинах, смахивающих на плакаты: просто у нас обеих вызвали энтузиазм те прилизанные мужчины двадцатых годов, любовно выписанные Лемпицки. Когда эта тема была исчерпана, говорить нам стало не о чем, и я вдруг, движимая каким-то смутным инстинктом, спросила у Валерии, не слышала ли она анекдот о двуглавом орле. Короткий и весьма уместный для рассказа в компании.
— Я знаю, — ответила Валерия, — он очень забавный.
Странно, что Валерия его знает, подумала я и спросила, от кого она слышала.
На какое-то мгновение Валерия растерялась, но быстро взяла себя в руки.
— От одного моего немецкого приятеля… несколько дней тому назад.
— В таком случае, — спросила я, — ты не знала Иоганнеса Вестерхофа?
— Нет, а кто это?
— Тот, кто рассказал этот анекдот нам. Журналист из «Франкфуртер альгемайне».
— Нет, не знала. Мне рассказал его один агент Дойче Банка, с которым я познакомилась в Тоди, у друзей.
По замешательству Валерии и по тому, как она поспешила прервать разговор и откланяться, я поняла, что это ложь. Почему она лгала? Да ясно же: анекдот она слышала от моего мужа, которому, конечно, и в голову не пришло сказать мне, что он виделся с Валерией. Если он скрыл от меня встречу с Валерией, что мне теперь прикажете думать? Ничего хорошего. Но следует быть осторожной, не надо предаваться мукам ревности. Не исключено, что Джано рассказал ей его по телефону. А может, даже тот самый агент Дойче Банка? Почему бы и нет?
