Надо сказать, что стрелял я на «отлично» и закончил училище с круглыми пятерками. Тогда, правда, это преимуществ никаких не давало, не до того было. Нас готовили на командира танка. Тогда нужно было как можно больше командиров, потеряли ведь командный состав в первые же дни, недели войны, а до того Сталин постарался.
За все время учебы не было ни одного увольнения в город, гражданского населения мы, по существу, не видели. Такова была ситуация сорок первого — сорок второго годов и наше к ней отношение: чем больше немцы продвигались, тем интенсивнее относились к занятиям. Знали, что надо Родину спасать.
О поражениях, больших потерях сорок первого года мы не знали, это было сокрыто, как и то, что немцы имеют преимущество в живой силе и боевой технике. Знали, что заняли такой-то город, и то не обо всем нам говорили. Был у нас комиссар батальона старший политрук Пепеляев, он политинформации проводил, называл тех, кто отступал: «Паникеры! Трусы!» Погиб он потом, этот Пепеляев. И комбат наш Бойко погиб.
Чем труднее складывалась обстановка на фронтах, тем усерднее постигали военную науку курсанты. Занимались по 14–16 часов в сутки, спали мало, но зато через полгода учебы мы могли самостоятельно водить танки и научились стрелять из пушек и пулеметов. Неимоверно трудно давалась стрельба с ходу! Танк мчится на больших скоростях по пересеченной местности, его подбрасывает на кочках, ухабах, в прицеле видно то землю, то небо, а нужно быстро отыскать цель, взять ее на вертикальный волосок шкалы прицела, уловить момент подхода угольника прицельной марки к цели — и именно в это мгновение нажать на спуск!
Я и теперь с большой благодарностью вспоминаю командиров и комиссаров училища, которые дали нам хорошую боевую выучку, физическую и моральную закалку.
«Поздравляю, товарищ лейтенант!»
20 июня начались выпускные экзамены по всем предметам, включая строевую подготовку и даже штыковой бой. Но, естественно, первым сдавали «марксизм-ленинизм». На этом экзамене мне запомнился нестандартностью ответов курсант нашего взвода Иван Никифорович Жолудев. В мирной жизни он был кандидатом лесотехнических наук, даже имел печатные труды, но был еще и смелым человеком. На экзамене он поспорил со старшим полковым комиссаром по поводу Брестского мира и позиции левых коммунистов.
— Откуда вы это знаете? — спросил комиссар.
— Не обязательно быть в Париже, чтобы знать, что Париж существует.
Нас его свободные высказывания всегда удивляли, не принято да и небезопасно было возражать начальству, особенно по политическим вопросам.
Еще мне хорошо запомнился курсант Шумилин, бывший артист Казанского драмтеатра. Даже на экзамене по строевой подготовке поворот кругом он делал непременно через правое плечо, а движение вперед начинал исключительно с правой ноги. Шумилин и на других занятиях и экзаменах не блистал, вечно все путал. Возможно, он делал это умышленно, не хотел быть командиром, чего и добился — на выпуске получил «старшего сержанта».
Наконец настал долгожданный день выпуска. Утром 1 июля, сразу после завтрака, ротный каптенармус (помощник старшины) ефрейтор Рябков выдал нам новое командирское обмундирование: ремни, пилотки и кирзовые сапоги.
В 12.00 в новеньких командирских формах мы выстроились на плацу. На торжественном построении присутствовало все руководство и командование батальонов во главе с начальником училища полковником Наумовым, он возглавил училище после ранения, на фронте ему оторвало правую руку. Начальник огневого цикла майор Казиевский зачитал приказ наркома обороны о присвоении курсантам офицерских званий и пофамильные списки распределения выпускников по фронтам. В итоге напряженной военной учебы половина курсантов получила воинское звание «лейтенант», сорок пять процентов — звание «младший лейтенант», остальные — «старших сержантов». Я получил звание лейтенанта и в должности командира тяжелого танка KB-1C направлялся на Юго-Восточный фронт, позднее переименованный в Сталинградский.
Церемония присвоения офицерского звания происходила очень торжественно. Называлась фамилия. Духовой оркестр играл туш, и курсант, чеканя шаг, выходил из строя и останавливался перед начальником училища. Оркестр смолкал. Майор Казиевский зачитывал строки из приказа наркома обороны о присвоении такому-то такого-то воинского звания и впервые, вместо привычного обращения «курсант», звучали сладостные для каждого из нас слова:
— Поздравляю, товарищ лейтенант, с присвоением первого офицерского звания! — и пожимал руку.
После чего полковник Наумов вручал новообращенному командирское удостоверение личности и тоже говорил:
— Поздравляю, товарищ лейтенант! — и мы понимали, что сейчас, перед отправкой на фронт, этим командирским удостоверением он, фронтовик, участвовавший в боях, как бы передает нам, еще не обстрелянным, вчерашним школьникам, эстафету и свое благословение, каждый чувствовал это очень остро.
Четко исполнив поворот кругом, молодой командир, опять под туш духового оркестра, возвращался в строй.
Получившие звание лейтенанта возвращались радостные, остальные — унылыми, вроде обиженными, мол, несправедливо их обошли. Зато курсанты 4-го взвода нашей роты все поголовно стали лейтенантами, экзамены они сдали лучше всех, так как до Челябинска закончили два курса военного училища в Казани.
До отправки на фронт нам предоставили сутки отпуска и выдали по 600 рублей — первую авансовую получку! Радостные и гордые, мы отправились в город фотографироваться и, по возможности, купить что-нибудь на выпускной вечер. Буханка хлеба на рынке стоила 200 рублей, так что особенно не разбежишься. Затем писали письма домой, друзьям, девушкам.
В восемь часов собрались в столовой на прощальный ужин. Естественно, в меру выпили, отмечая выпуск, командирские звания и расставание с сокурсниками — все разъезжались по разным фронтам; а потом в клубе смотрели концерт.
Через день наша группа из пятидесяти человек пассажирским поездом выехала на Саратов.
На пути к фронту
В Саратове мы сразу столкнулись с неприятностями. Во-первых, немцы начали бомбить город и мост через Волгу, соединяющий Саратов с Энгельсом. В городе началась паника! Бежали кто куда, и тут, воспользовавшись общей сумятицей, какой-то диверсант на ходу выстрелил из толпы ракетами в направлении моста, дав целеуказание вражеским летчикам. Попасть в мост люфтваффовцам все же не удалось, но одну баржу возле моста они потопили.
После бомбежки мы пошли обедать в гарнизонную столовую, и тут выяснилась вторая неприятность. Кормить нас отказались, так как старший группы — сопровождавший нас лейтенант из штата училища, забыл взять продовольственный аттестат и тем обрек нас на голодное существование. Некоторые предлагали обыскать лейтенанта, говоря, что не мог он забыть аттестат, мы отлично помнили, что на вокзале Челябинска провожавшее нас руководство училища справлялось у лейтенанта, все ли документы взяты. Большинство сочло обыск унизительным для себя, и пришлось нам до самого Сталинграда выкручиваться самим: продавали и обменивали на хлеб у кого что имелось — мыло, новое нательное белье, часы.
