– Да, – кивнул воин в ответ на явный намек. – Хорошо, с нами она, а не с литвинами какими-нибудь.
– Варлам Евдокимович, – уже вслух распорядился боярин Сергей, – оружие собери, будь любезен. Мы коней татарских поймаем. Не пешком же возвращаться? – Теперь, когда вражеский разъезд был обнаружен и уничтожен, старшинство возвращалось к нему, назначенному воеводой командовать передовым отрядом. – А ты, боярин Борис, садись на ближайшего, и к рати поспешай. Упреди, что путь для нее ныне свободен.
Один из витязей кивнул, сбежал вниз с пригорка, к шарахнувшимся в стороны лошадям, схватил одного из них, оказавшегося менее пугливым, затянул подпругу, проверил удила, запрыгнул на спину и дал шпоры, поводьями заворачивая скакуна в северную сторону.
К тому времени, когда победители переловили и поделили коней, оружие и кое-какой татарский доспех – сами не оденут, но смердам али холопам может сгодиться, издалека послышался тяжелый гул.
– Ты, Юленька, смотри, с нами не ходи! – строго упредил супругу Варлам. – То сеча будет, дело не женское. С заводными конями ратными меня обожди, там тоже воины надобны.
Боярин передал женщине поводья трех из выделенных на его долю коней, сам взметнулся в седло, подобрал поводья.
– Христом-Богом заклинаю, в сечу не лезь!
– Да ладно, сама не дурочка, – улыбнулась ему Юля и, сама сознавая глупость совета, тем не менее добавила: – Ты тоже смотри. Береги себя…
Сверху, из седла, было видно как с северной стороны приближается, словно накрывающая землю тень от крыльев Змея-Горыныча, темная масса. Гул усиливался.
– Ну, Юленька… – Варлам наклонился, поцеловал жену, после чего устремился в погоню за боярами Храмцовым и Петровым, уже двинувшимся вперед.
Темная масса, приближаясь, постепенно разделялась на отдельные отряды, двигающиеся с небольшими промежутками друг от друга, стали различимы воины – закованные в панцири и бахтерцы, зерцала и колонтари. На плечах витязей лежали меховые налатники, пухлые шаровары уходили в высокие кожаные сапоги или валенки. Над островерхими шлемами высоко вздымались сверкающие острия рогатин. Лошади, с точки зрения родившейся в двадцатом веке Юли, были низковаты, но широкие копыта, кованые шипастыми подковами, все равно достаточно весомо впечатывались в мерзлую землю, заставляя ее гудеть, словно туго натянутую на барабан шкуру.
Рать поравнялась с молодой женщиной, прошла мимо. Юля, после короткого колебания, неумело перекрестила их спины и поднялась в седло, двинувшись в обратную сторону – к оставленным под охраной нескольких десятков оружных смердов заводным коням, навьюченным вьюками с дорожными припасами.
Татарский лагерь находился всего в получасе пути за стоянкой уничтоженного разъезда – несколько сотен темных шатров, из макушек которых тянулись дымки, стоптанный до земли снег, множество небольших человеческих фигурок. Русские мчались молча, без обычного воинского клича, не стреляли из луков, предваряя атаку – однако скрыто налететь многотысячным войском все равно невозможно, а потому фигурки в теплых стеганных халатах заметались, расхватывая щиты и копья, обнажая сабли. И все же самого главного сделать они не могли: кони паслись в стороне от лагеря и добежать до них, оседлать, подняться в седло татарские воины не успевали.
Кованая конница захлестнула лагерь, и он моментально наполнился криками боли и стонами умирающих людей. Низко опущенные рогатины пробивали врагов насквозь. Некоторых – вместе со щитами и доспехами, коли кто-то успевал их одеть. Зачастую копья застревали в телах – и тогда всадники бросали их, выхватывали сабли и кистени, разя смертоносным оружием направо и налево. Стальные грузила, врезаясь в мягкие тела, ломали кости и раскалывали черепа, остро отточенные кривые клинки, падая с разогнавшихся вскачь коней, рассекали татар от плеч до пояса, сносили головы, кроили черепа.
Смертоносный вал прокатился по лагерю от края и до края и, казалось, ничто не могло уцелеть позади него, но когда всадники стали разворачивать коней, они увидели, что за ними, перепрыгивая раненых и убитых продолжают бегать сотни людей, направляясь примерно в одну сторону – к коням. Бояре снова послали коней вперед. Теперь уже не в такой стремительный галоп. Они неспешно прочесывали разоренный лагерь, заезжая в шатры, добивая отдельных растерявшихся врагов, прихватывая попадающиеся на глаза наиболее ценные вещи. Пересеча лагерь снова, витязи снова развернулись в широкую лаву и ринулись в погоню за уцелевшими после учиненного побоища степняками.
Несколько сотен татар, благополучно выдержавших первый налет и вырвавшихся к своим скакунам, запрыгивали на спины коней, разворачивались и гнали их вперед – прочь, прочь, прочь! Скорее прочь от неминучей смерти!
Однако не проскакав и пары верст, они обнаружили впереди три ровные шеренги одетых в красные тегиляи и шапки стрельцов. Сзади наседала русская кованая конница, и степняки волей-неволей помчались на узкую полоску людей, отделяющую их от спасительного простора. Они неслись с гиканьем и лихим посвистом, размахивая обнаженными саблями, словно не спасались от смерти, а сами несли погибель всему живому.
Хмурые бородачи, спокойно глядя на мчащуюся массу, положили пищали на обухи бердышей, приладились, выбирая себе цели, и когда до татар осталось от силы сотня шагов, дружно нажали на спуск, опуская тлеющие фитили на пороховые полки. Прокатился закладывающий уши грохот, выросла белая дымная стена, под прикрытием которой стрельцы стали отбрасывать пищали и опускаться на одно колено, наклоняя бердыши вперед.
Изрядно поредевшая конная масса, пробив дым, налетела грудями скакунов прямо на стальные острия. Всадники, большинство которых держалось без седел, посыпались на землю, как перезрелый горох, частью попадая под копыта лошадей своих товарищей, частью успевая удержаться на ногах, зажатые со всех сторон горячими телами четвероногих любимцев.
Стрельцы, перехватывая бердыши у самого подтока, норовили достать таких бедолаг тяжелыми остриями топоров, либо, коли татарин пытался отмахиваться саблей, брались ближним хватом – одной рукой под косицу, другой за середину рукояти, принимали удары на широкое лезвие после чего кололи недруга подтоком или резали топором. Сзади татар кололи в спины подоспевшие бояре, и степняки, затравленные, словно волки, падали на землю один за другим. Вскоре все было кончено: на залитом кровью снегу остались только мертвые тела.
– Ну что, Дмитрий Федорович? – окликнул воеводу стоящий за стрельцами боярин с обнаженной саблей, одетый в зерцала поверх кольчуги панцирного плетения. – Всех татар ныне посекли, али ушел кто?
– Ушли, Петр Иванович, – оскольский воевода, самолично приведший кованую рать в Дикое Поле, отер саблю о суконный рукав зипуна и вернул ее в ножны. Пригладил рукой заиндевевшую бороду. – Тысяч пять басурман не побежало от нас, а в сторону тронулись. Кони у них возле лагеря стояли.
– Пять тысяч, говоришь? – раздвинув стрельцов, боярин подошел к воеводе, положил руки на луку седла. – Так может, нагоню я их со своими стрельцами, Дмитрий Федорович? То ведь не много, управлюсь…
