Почти каждый вечер, перед самым закрытием, звонко смеясь, она входит в ресторан. Все посетители оборачиваются — только затем, чтобы увидеть ее — такую кругленькую, светящуюся, прекрасную.
В этот вечер на ней было атласное платье винного цвета. Она поцеловала всех, и ее смех зазвенел над каждым столиком. Взяв бокал шампанского, она начала петь.
Она поет обо всем. О страстной любви, об убийствах, о безумстве, обо всех безумствах любви. Что до меня и Тони, мы в жизни не бывали в опере. И если мы что-то знаем о ней, то только благодаря Сесиль, это она приобщала нас к ней каждый вечер. Она подарила нам Верди, открыла сокровенные глубины Пуленса, Сати и нежность других мелодий. Чтобы петь, обязательно нужно любить путешествовать, уезжать и возвращаться. Нужно уметь смеяться, плакать, уметь рассказывать всем своим телом. Рассказывать обо всем на свете в большом зале. Есть такие вещи, которые, кроме как в большом зале, не расскажешь. Сесиль так любит разговаривать своим телом, что она могла бы спеть даже кулинарный рецепт.
В этот вечер она пела нам вальсы, игривые и соблазнительные. «Стань моим любовником, чтобы сердце твое стало моим, губы твои моими стали».
Она пела нам вальсы, у нее была тонкая талия и лукавые глаза. Она знала, что прекрасна. Она говорила каждому посетителю, каждому из нас: ты мне нравишься, приди, соблазни меня. И все замирали, с вилкой в воздухе и открытым ртом, завороженные тем, как вздымалась под атласом ее прекрасная грудь.
В час ночи, как положено, мы закрыли ресторан, это наш закон. Через несколько минут должен проехать полицейский патруль, мы больше не имеем права никого обслуживать. Мы выключили почти все лампы и остались еще посидеть втроем. Мы часто так делаем.
Тони попросил Сесиль спеть «Нью-Йорк, Нью-Йорк», как пела Лайза Минелли. В эту секунду он в нее по-настоящему влюблен. Я же влюблен в ее голос, чтобы она ни делала — говорила, пела, смеялась. В ее голосе есть что-то от птиц и потерявшихся собак.
Через час мы вышли на улицу. Это была весенняя ночь, может быть, первая в этом году. Вода в фонтане блестела уже по-другому, и с неба лился необыкновенный свет.
Я поцеловал их обоих и поднялся к себе. Я живу в том же доме, над рестораном, под самой крышей. Из окна я снова увидел их вместе, они продолжали о чем-то болтать, и каждые тридцать секунд разбивался об уснувшие фасады домов смех Сесиль. Прямо подо мной в желтой листве платанов спали сороки, похожие на свернувшихся в клубок черных кошек.
Апрель — жестокий месяц для легковерных. В том году апрель был ясным и ветреным. В городе уже появились первые туристы, их выдавал взгляд, устремленный в прозрачное небо. Ветер кружил золотистую пыль, и каждый день я выносил на террасу все больше голубых полотняных кресел. Эти кресла я подбирал сам, в тон небу, словно кусочки неба, вырванные мистралем.
Как-то субботним вечером, пока мы обслуживали посетителей, я увидел особый блеск в глазах Тони. Всякий раз, когда я заходил на кухню за очередным блюдом, он что-то напевал, смеялся, отпускал разные шутки. И потому я совсем не удивился, когда после ухода последнего посетителя он сказал: «Послушай, у нас была замечательная неделя, особенно если учесть, что сезон еще не начался. Нам нужно чуть-чуть расслабиться, пойдем в казино! А иначе ради чего так вкалывать?» В чем наши демоны постоянны, так это в том, что они всегда возвращаются. Он залез под паровой котел и достал оттуда всю недельную выручку. Мы всегда ходим в банк только по вторникам.
Через полчаса мы уже обменяли на жетоны десять тысяч франков. Для субботнего вечера в казино было довольно спокойно. Мы устроились возле французской рулетки и заказали два виски с ананасовым соком.
Тони начал играть, ставя на 23 и 32, два его счастливых числа. Сначала он ставил только на них, затем начал ставить на смежные числа, потом на серии.
За час мы выпили по пять или шесть порций виски с ананасовым соком и проиграли почти все. Тогда мы решили испытать судьбу в блэк-джек. Там дела пошли не лучше. Какие-то два ничего не умеющих игрока испортили нам всю игру.
Тем временем на рулетке выпало 32. В полном отчаянии мы вышли из казино.
Я понял, насколько мы оба пьяны, лишь когда обнаружил, что мы писаем на прекрасные цветочные клумбы в саду у казино, в двух шагах от стеклянной входной двери.
Так мы стояли и писали, пока не заметили изумленный взгляд портье, одетого в элегантный костюм жемчужно-серого цвета. Мы оба просто покатились со смеху. От такой наглости он просто онемел. Нам было так весело, что мы даже описали себе ботинки.
Вот тут Тони заявил мне с самым серьезным видом:
— Нет, так дело не пойдет. Сейчас мы туда вернемся и всех сделаем!
Я был не настолько пьян, чтобы позволить ему такое. «Послушай, — попытался я урезонить его, — мы и так уже проиграли десять тысяч, хватит, пойдем отсюда, ресторан все-таки принадлежит нам обоим».
— Мы делали слишком маленькие ставки, Поль. Не держи меня и не мешай, вот увидишь, сейчас мы их сделаем!
Он уже был внутри. Я хотел было отобрать у него сумку с деньгами, но он уже обменял на жетоны еще пятьдесят тысяч. Сумку он мне отдал, но там осталось только несколько монет. Наверное я все же был слишком пьян.
Он прямо прилип к столу с рулеткой, словно к игровому автомату. Не сводя глаз со стола, он начал кидать жетоны. Его ставки становились вес больше и больше.
Не поднимая головы, он заказал бутылку шампанского и бокалы для всех, кто играл рядом с нами. Он перестал ставить на свои счастливые числа и теперь ставил на красное. На красное и по максимуму. Я пытался обуздать его, но овладевший им демон бушевал в его крови, словно взбесившаяся лошадь.
Через два часа мы проиграли еще сорок тысяч франков и еще больше напились.
Он заказал еще одну бутылку шампанского. Большинство посетителей наблюдали уже только за нами, их это забавляло.
В конце концов он сказал одному из крупье: «Играйте за меня, я слишком пьян!»
И тут же начал выкрикивать номера, на которые хотел поставить, вместе со смежными числами и цветами. Он так торопился, что крупье никак не поспевал за ним, совсем растерялся, и жетоны попадали у него из рук. Управляющий дал знак другому крупье сменить его.
Мы выиграли, проиграли, опять выиграли и опять проиграли. Еще раз угостили всех шампанским. Каждый раз, когда мы выигрывали, Тони швырял стопку жетонов и кричал: «Эй, кто-нибудь!» Наверное, именно это он называл «сделать их всех».
В четыре часа утра мы наконец вышли из казино, унося с собой сто двадцать тысяч франков, натянутые поздравления управляющего и не знаю какое содержание алкоголя в крови.
— Сядь за руль, — сказал мне Тони, — а то я даже машины не вижу.
В тот вечер я понял, как можно проиграть свой дом, жену и последнюю рубашку. Моцарт ждал нас в машине, он сидел на водительском месте. Несомненно, он был единственным, кто мог повести машину.
