– Ну и что? Он просто проявил любопытство. Это вполне естественно. Джеральд всю жизнь жил в бедности и всем обязан университету. Не стоит относиться к нему так критично и подозревать во всех грехах. – Отец вздохнул. Он очень не любил спорить.
– Я реалистично смотрю на вещи.
– Давай зайдем в дом. Появились москиты.
Однако Францина еще не все высказала.
– Пусть тебя не вводят в заблуждение ум Гиа, ее энергия и амбиции. По сути своей она книжный червь. Дай ей какую-то книгу или новый компакт-диск – и она будет счастлива. Ее потребности очень невелики. И сама она простая. А этот парень отнюдь не прост. У них даже вкусы разные.
Отец засмеялся:
– Много ты знала о моем характере, выходя за меня замуж?
– Это совсем другое дело. Ты был уважаемым человеком, солью земли. Да ты и сейчас такой. – Францина грустно засмеялась. – Гиа мягкая, как ты. Она не такая, как я, Джим.
– Вот видишь, из нас получилась хорошая пара, не так ли? Думаю, ты зря беспокоишься. Поверь мне. И даже если бы все было так, как ты говоришь, мы не могли бы ничего поделать.
Внизу хлопнула дверь. На землю спускалась ночь. Гиацинта сидела в полумраке. Ее трясло, она чувствовала себя обиженной, униженной, оскорбленной.
Говорить такие незаслуженные, такие жестокие слова о Джеральде! Ведь он деликатный, заботливый – и такой порядочный! Да, если определить его одним словом – именно порядочный! Джеральд так много работал, а жизнь его никогда не баловала. Тем не менее он никогда не жаловался и был счастлив, когда ему перепадал даже маленький подарок судьбы – книга на день рождения или приглашение на обед в этом доме.
«Сейчас спущусь вниз и встану на его защиту, – в ярости подумала Гиацинта. – Но почему я мешкаю?» Она ощутила противную слабость в ногах. Ее постепенно покинули энергия и желание что-то предпринять.
Без толку пытаться поработать еще в этот вечер. Гиацинта закурила сигарету, убрала со стола эскизы и уголь, разделась и легла.
Внезапно ею овладел страх. «О Господи, вдруг что-то случится? Ведь может же произойти что-нибудь неприятное? Если бы Джеральд был здесь, он приласкал бы меня и успокоил…»
Перед ней прошли картины недавнего прошлого.
Гиацинта отчетливо помнила их первую встречу, место и час, первые слова и даже в чем была одета. На ней был плащ, поскольку весь день шел дождь, и на стоянках перед музеем блестели лужи. Она спустилась с холма и проезжала мимо университета, когда в зеркале заднего вида увидела молодого человека, стоящего перед медицинским колледжем и не защищенного от дождя ни плащом, ни зонтиком. Он прижимал к груди пачку книг в пластиковом пакете, хотя сам, видимо, насквозь промок.
Гиацинта подъехала к нему.
– Может, подбросить?
– Я жду автобуса. Он ходит каждый час, но, похоже, я пропустил его.
– Наверняка пропустили. Я подброшу вас, куда вам надо. Забирайтесь в машину.
– Спасибо, но мне в другую сторону.
– Не важно. Не можете же вы стоять еще час под дождем. В такую погоду и собаку не выгонишь на улицу.
– Не откажусь. Что ж, если можете, подвезите меня до следующей автобусной остановки. Это будет здорово.
– Вам незачем ждать автобуса. Где вы живете? Я подвезу вас до дома.
– Увы! Я живу в Линдене. Нет, высадите меня на остановке.
Гиацинта не знала никого, кто жил бы в Линдене. Это был заводской городок с железнодорожным мостом и потоком грузовиков – место, которое люди едва замечали, когда проезжали мимо. И находился он по крайней мере в десяти милях отсюда.
Молодой человек продолжал трогательно прижимать книги к груди. Гиацинте было плохо видно его лицо, скрытое всклокоченными волосами и приподнятым промокшим воротником.
– Мы поедем в Линден, – заявила она.
– Ну нет, я не могу вам это позволить.
– Вы не в силах помешать мне, разве что на ходу выпрыгнете из машины.
– Ну ладно. – Он улыбнулся. – Меня зовут Джеральд. А вас?
– Гиацинта. Ненавижу свое имя.
Зачем она это брякнула? Она постоянно извинялась за свое дурацкое имя. Надо покончить с этой привычкой.
– Отчего же? Симпатичное имя. И вполне гармонирует с вашим лицом.
Симпатичное имя. Надо же так сказать!
– Моя машина сломалась. Ей тринадцать лет, – объяснил он. – Наверное, сел аккумулятор.
– Скорее всего.
Воцарилось молчание. Должно быть, молодой человек испытывал неловкость и поэтому заговорил первым:
– Я студент четвертого курса медицинского колледжа. Оканчиваю в мае. А вы тоже студентка?
– Я окончила в минувшем мае. Сейчас работаю.
– Вы уже вышли в жизнь. А мне еще три, а то и четыре года трубить, если поступлю в аспирантуру после ординатуры.
– Вы, похоже, сожалеете об этом?
– Нет, я люблю свое дело. Просто мне надо зарабатывать. А чем занимаетесь вы?
– Я искусствовед. Работаю в музее, занимаюсь сохранением старых или поврежденных работ. Еще пишу маслом, и у меня есть студия дома.
– Никогда не слышал и даже не подозревал, что есть такое занятие и что им можно зарабатывать на жизнь.
– Это не просто средство заработать на жизнь. Здесь нужно большое мастерство.
Ей не следовало так говорить. Фраза прозвучала как-то высокомерно, хотя Гиацинта этого не хотела. Чтобы смягчить свои слова, она пустилась в объяснения:
– Мы получаем картины и скульптуры со всей страны, предметы, которые были повреждены или вообще никогда не реставрировались. Сейчас, например, я удаляю лак с портрета, написанного маслом и выполненного в 1870 году. Он весь пожелтел.
– Весьма интересно.
– О да! Я очень люблю это, но мне еще нужно многому научиться. Реставрация требует огромной самоотдачи.
– Это похоже на хирургию.
Странная вещь – беседа. Если не вернешь мяч, а дашь ему упасть, люди сочтут, что ты проявляешь недружелюбие. Поэтому нужно быстро что-то придумать и сказать. Впрочем, чего ради волноваться, что этот незнакомец сочтет ее недружелюбной? Тем не менее Гиацинта продолжила беседу:
– Говорят, наш университет – один из лучших в стране.
– Да, и я ему благодарен. Но если бы мне удалось получить кредит где-нибудь на Западе или на Юге, я бы учился там.
– Я тоже хотела уйти из него, но у меня есть три старших брата, которые уже это сделали. А я знала: мои родители надеялись, что я останусь дома.
Снова воцарилось молчание. Через минуту или две Джеральд нарушил его:
