— Ты и ребенка так же… запросто? — со спокойным интересом взглянул на друга-сокамерника Фоменко, а про себя подумал: «И впрямь, этот мясник нам сгодится».
Несмотря на безобидную внешность и мягкие вкрадчивые манеры, Сергей Фоменко, он же заключенный по кличке Хирург, был маниакально-бессердечен и жесток. Еще ребенком он неприятно поражал своих родных пристрастием отрывать крылья у бабочек, убивать лягушек и мучить животных. А когда поступил в медицинский, то удивлял товарищей тем, как охотно и хладнокровно препарировал трупы на занятиях по анатомии.
Трудно сказать, была ли у него эта аномалия врожденной. Вполне возможно, что бездушие и жестокость развились у ребенка в ответ на мучения, которым подвергался он сам с малых лет. Злая и коварная женщина, на которой женился отец после смерти его матери, чего только не изобретала, чтобы досадить и сделать жизнь нелюбимого пасынка совершенно невыносимой. Сережа пробовал на нее жаловаться, но, к торжеству мачехи, это всегда кончалось поркой.
Испытывая отказ во всем и постоянные унижения, юный Фоменко вырос с ненавистью к ним обоим и озлобленным на весь мир. Чтобы иметь карманные деньги, он подрабатывал санитаром на «скорой». Вид людских страданий и окровавленных трупов нисколько его не пугал. Наоборот, ему доставляло злобное удовлетворение сознавать, что кому-то не повезло больше, чем ему.
Нехватка денег и желание перещеголять более благополучных товарищей привели к тому, что он легко согласился на преступное предложение ассистента с кафедры анатомии красавчика Власова. Как оказалось, тот давно приметил длинного и тощего студента, который на занятиях с видимым удовольствием потрошил «жмуриков».
Холеный блондин с аккуратным косым пробором, он подошел к ловко орудовавшему скальпелем Сергею и, немного понаблюдав, небрежно бросил:
— А у вас, Фоменко, явные способности к хирургии. Их нужно развивать. Не желаете мне помочь провести вскрытие после занятий? Вам это будет полезно.
— Буду рад, Леонид Андреевич, — сразу же согласился польщенный его вниманием Сергей. — Скажите только, во сколько и где мне быть.
— Встретимся в пять возле морга клинической больницы, — понизив голос, уже как своему, ответил Власов. — И не надо афишировать нашу встречу. Потом поймешь, почему. И прошу без отчества: я ведь не на много старше. Зови просто Леонидом.
К месту встречи Фоменко явился без опозданий. Минут через пять подошел и ассистент. Высокий и статный Власов одет был щеголевато.
— Молодец, что пришел, — просто сказал он. — Думаю, ты не пожалеешь об этом. Тебе ведь не приходилось еще участвовать в официальной экспертизе?
Сергей лишь скромно промолчал, и они прошли внутрь мрачного здания.
— Сегодня я пригласил тебя, чтобы показать, как надо удалять внутренние органы, подлежащие трансплантации, — доверительно объяснил ассистент Сергею, когда они переодевались перед тем, как пройти в препараторскую. — Уверен, что через несколько таких сеансов ты сможешь делать то же самостоятельно.
«Вот оно в чем дело, — смекнул Фоменко. — Очевидно, потребовался дешевый помощник для операций по трансплантации. Но почему выбор пал на меня, студента, когда столько молодых хирургов, мечтающих подработать? — сразу же заподозрил он. — Тут дело нечисто!» Однако вслух, как бы сомневаясь, скромно произнес:
— Я понимаю, что для меня это просто здорово — поскорее стать настоящим специалистом в такой интересной и перспективной области. Но сумею ли оправдать ваше доверие и не напортачить? Слишком велика ответственность. Честно признаюсь, Леонид: страшновато!
— Не бери в голову, — снисходительно улыбнулся Власов. — Ты быстро набьешь руку, хватка у тебя есть. А бояться не надо — отвечать тебе не придется.
— Как же так? — не понял Фоменко. — Сам же говоришь, что буду оперировать самостоятельно.
— Ну да, — подтвердил ассистент и пояснил. — Только неофициально. Отвечать за все буду я.
— Но тогда почему ты доверяешь это делать мне? — поразился Сергей. — Какая нужда тебе так рисковать?
Прежде чем ответить, Леонид пристально посмотрел на Фоменко, как бы взвешивая, не рано ли того посвящать и, решившись, процедил:
— На внутренние органы для трансплантации сейчас большой спрос. У меня есть постоянный заказчик. Но с донорами дело обстоит туго. Ты подходишь по двум причинам. Во-первых, работая на «скорой», имеешь доступ к «бесхозным» трупам, а во-вторых, способен произвести операцию.
— Но кто же позволит мне это делать? — несогласно покачал головой Сергей. — И притом я же рискую головой! А говорил, что ответственность будет на тебе.
— Не робей, Серега! Тебе отвечать не придется, — цинично осклабился ловкий ассистент. — Делать операции и оформлять документы официально буду я сам. Но донорские органы нужно извлечь своевременно, а мне это не успеть.
— Тогда понятно. — Фоменко вытер со лба выступивший пот. — Значит, моя задача вовремя сделать операцию, а приедешь и все оформишь ты?
— Вот именно, — с самодовольной усмешкой подтвердил Власов. — Все будет о’кей! Скоро, Серега, станешь состоятельным человеком. А сверху, будь спок, нас прикроют: большие люди участвуют в этом деле.
Стоны и крики, доносившиеся из спальни, были такими пронзительными, что мамаша Седого, Прасковья Ильинична Коновалова, приехавшая из деревни навестить сына, испуганно перекрестилась. «Подрались они, что ли? — было первое, что пришло ей в голову. — Не забил бы до смерти зазнобу мой бугай! Жаль девку, такая уж она из себя ладная».
Крупная женщина с суровым выражением лица и загрубевшими, натруженными руками, Прасковья Ильинична мгновение колебалась, зная крутой нрав сына, но, поскольку вопли не прекращались, обеспокоенно подошла к закрытой двери. Осторожно ее приоткрыв, она стыдливо замерла. Несмотря на прожитую жизнь, интимный опыт матери Седого был небогат. Рано овдовев, некрасивая доярка растила сына одна. Трудилась с утра до вечера — тут не до мужиков, да и мало их было.
— Во дают! — возбужденно прошептала она, не в силах оторвать глаз от шибко порнографической сцены, видеть которую ей еще не доводилось. — Ужели так и надо? — изумленно выпучила она глаза, чувствуя стыд, но в то же время упиваясь чужим сладостным действом и испытывая жгучую женскую зависть.
Покойный муженек Прасковьи Ильиничны был тихим с виду запойным пьяницей и, хоть во хмелю был охоч, но силенкой не отличался, и радости от этого она видела мало. А спьяну он ее частенько бивал, и, когда муж погиб, перевернувшись на тракторе, вдова не больно-то горевала; женского счастья с ним она не испытала.
Опомнившись, Прасковья Ильинична прикрыла дверь и сделала это вовремя, поскольку ее сынок издал мучительный стон, перестал двигаться и блаженно отвалился на бок, часто дыша, как после тяжелой работы. Будучи по своей природе краснолицым, альбинос Седой был совершенно багровым и, несмотря на мощную накачанную стать, выглядел обессиленным.
