Он выпустил мертвую руку. При этом собственная отозвалась такой резкой болью, будто вся ладонь представляла собой сплошную рану. Поднеся ее к лицу, Фанатик разглядел треугольный медальон на цепочке, оставленный в руке посмертным рукопожатием. На черной крышке выделялась белым металлом маленькая звезда. А сама ладонь была иссечена сетью глубоких порезов, различимых в предутреннем полумраке по черному бисеру сочащейся крови.
Стиснув зубы. Фанатик медленно сжал медальон в кулаке. Посидел с минуту, глядя, как из-под пальцев вытекают на запястье черные струйки, сливаясь по пути к локтю в два торопливых ручейка. Поднес к лицу вторую руку — также изрезана. Он разжал кулак, расправил цепочку и надел медальон на шею, даже не дав себе труда открыть его, чтобы заглянуть внутрь.
Фанатик принадлежал к расе Изначальных, возникшей во Вселенной за миллиарды лет до появления в ней расы человеческой — изнеженной, смертной и по большому счету нежизнеспособной. Изначальные обладали неограниченной властью над собственным телом: не говоря уже о фактическом бессмертии, Фанатик мог, к примеру, зарастить мгновенно любой порез или рану на своем теле, а мог и оставить ее открытой, чтобы заживала медленно, как на человеке, с болью и с загноениями — просто для разнообразия, ради полноты ощущений от прискучившей за тысячелетия жизни. Имелись у него и способности по меркам его расы куда более ценные: например, для понимания сути Фанатику достаточно было только прикоснуться к предмету — рукой, взглядом или просто дотянуться до него мысленно. Он не стал заглядывать в медальон Хранителя, потому что понял: медальон — это только символ, предмет, необходимый человеку. На самом деле главный ключ и единственный рычаг заключался в душе, несущей бремя власти над Предвечной Стихией.
Теперь, пусть временно, это бремя легло на плечи Фанатика, он стал, пускай ненадолго, Великим Невидимым Властелином, одним из Столпов, на которых испокон века держался мир. Его сочли достойным, допустили и сказали: «Возьми»… И передай…
А если… Не передавать? Оставить Стихию себе, унести ее с этой планеты, стать самому Хранителем, подлинным Властелином, а не передаточным звеном?
Острая боль пронзила обе ладони, ударила с двух сторон в сердце, приведя Фанатика в чувство. Обмануть оказанное ему высшее доверие, стать навсегда предателем и вором, утратив при этом свою изначальную независимость, — не слишком ли высокая цена за место вечного стража у врат Апокалипсиса?
Порыв прохладного ветра дунул в лицо, слизнув с него напряженные складки, прошелся верхушками трав, вороша плывущие над лугами клочья тумана. В поле застрекотала цикада, ей ответила еще одна. Время, проснувшись, тронулось с места. Мир, разбуженный чьим-то мягким толчком, очнулся и зябко поеживался со сна в предвкушении утра.
Подобрав вожжи, Фанатик тронул лошадь. Ладони и пальцы нестерпимо пылали, отзываясь на малейшее движение фейерверками колющей боли, будто утыканные осколками битого стекла. Это надолго. Пусть. Хоть это останется ему в память о его миссии, как доказательство самому себе, что Высшие Силы удостоили его чести держать в руках и стать на миг властелином страшного оружия, способного, быть может, уничтожить сам этот мир.
1. БРАТЬЯ
Было около половины шестого вечера по среднеевропейскому времени. Михаил Летин ехал в стареньком разбитом дилижансе из города Урюпинска в предгорья Сто Тринадцатого скального массива. Горные массивы взгромоздились в донских степях сравнительно недавно — как результат экспериментов: опыты по изменению земного ландшафта дали в свое время потрясающий результат, но были заморожены, как искажающие древний облик планеты и портящие ее исторически сложившиеся погодные условия. Однако многочисленные скалистые острова так и высились с тех пор в бескрайнем океане равнин, не то чтобы радуя, но по крайней мере привлекая взгляды инопланетных туристов.
Итак, Михаила Летина везли ясным летним вечером из родного Урюпинска в предгорья. Поскольку, как любил говаривать Михаилов дед Панас Житомир, — ежели ты едешь в транспорте лицом вперед, то ты таки едешь, а ежели лицом назад — то тогда тебя, стало быть, везут. Шел дилижанс не тряско, а плыл, можно сказать, тихой лодочкой, потому что дорога под его колесами лежала упругая и гладенькая, как шелковая лента. Справа вдали громоздились Сто Восьмой и Сто Девятый скальные массивы. В полуметре за левым окном шел невысокий полосатый бордюр, за ним пролегала скоростная трасса для более современного наземного транспорта. На горизонте громоздились зубьями гигантской циркулярной пилы четыре гордых пика Сто Пятнадцатого скального массива.
Безоблачный небесный океан пересекали на разных высотах сразу несколько видов летательных аппаратов: подобно низкому грозовому облаку летела с юга грузовая авиаплатформа, похожая на неприступную летающую крепость; торжественно парили два дирижабля, черный, элегантный и легкомысленный зеленый, в веселенький красный горошек; трещал на все небо порхающий в самом зените трехъярусный аэроплан-этажерка. Время от времени небосклон прочерчивали стремительными ракетами граждане в индивидуальных силовых креслах, а к западу сносило стайку разноцветных летающих блюдец. Самыми шикарными считались в последнее время такие виды воздушного транспорта, как деревянные избы, изготовленные из крупных нетесаных бревен, но подобная летучая роскошь появлялась над донскими степями нечасто.
— И он заявляет мне — мне, старейшему члену клуба!!! — что пять убитых панцирных загрыз, это слишком много на одного охотника! — напористо говорил Михаилу сидящий напротив сухощавый мужчина с глубокими глазками и широкими залысинами над выпуклым загорелым лбом. — Он заявляет, что подаст ходатайство о запрещении охоты на Дирлоке с пространственными резаками! Он клянется, что скоро нам, охотникам, не придется брать в руки ничего тяжелее учебного парализатора! — Сосед сжал жилистые кулаки, сопроводив это конвульсивное движение нехорошей усмешкой.
— А цветы там есть? — спрашивала между тем хорошенькая пассажирка в салатовом платьице-топ у мускулистого блондина в белой тенниске и в цветастых шортах — парочка сидела слева от Михаила. Вопрос соседки поверг неотразимого ухажора в замешательство: перед этим он грузил даму своими героическими подвигами в сумасшедшем аду Беблера — одной из самых молодых и нестабильных планет в галактике.
— Цветы, девушка, на Беблере не растут, — подал голос из хвоста дилижанса еще один пассажир — моложавый господин средних лет в мятом бежевом костюме. — Если вы хотите цветов, то отправляйтесь в Серединную Империю на планету Айрап — там они произрастают просто повсеместно, в самых неподходящих для этого местах.
Девушка обернулась, восхищенно всплеснув руками. Похоже, что она понятия не имела о существовании во Вселенной таких мест, где цветы могли бы быть неуместны.
— Если его ходатайство пройдет, он первым об этом горько пожалеет! — вновь подступился к Летину попутчик напротив. — Он вынудит нас стать браконьерами! Уж я-то сумею нелегально провезти на Дирлок свой именной РП! — Охотник сделал резкое движение руками, будто выкручивал мокрое белье.
