Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
— Подстерегут, устроят тебе темную, не поможет тогда железка, — отмахнулся от него Мамат. — Да садись ты. не маячь перед глазами! Нам есть еще о чем подумать. Кто из вас панове, имеет чего сказать? Кому дать слово?
— «Кому дать слово? Кому дать слово?» — Это Каша передразнил Мамата, рассеянно наблюдая, как Бычара снова усаживается на свою стопу кирпичей. — Тебе, вижу, не терпится атаманствовать. Да стяг тебе в руки, распоряжайся! Только я так смекаю, что нам стоит как можно скорее присоединиться к какому-нибудь отряду, к немцам, к ляхам или к тем же запорожцам. Сейчас многие воители примутся догонять войско царевича, и вместе будет безопаснее. Да и знать нас в дороге будут по чужому начальнику, а ты уж атаманствуй над нами, коли желаешь.
— Спасибо за позволение, — сверкнул глазами на него Мамат. — Только атамана мы выберем по всем правилам, как только обо всем договоримся и проголосуем, бежать нам или оставаться. А бежать, я думаю, таки придется. Для Бычары это единственное спасение, а я Рувиму, ростовщику проклятому, крепко задолжал…
— Я тоже, — ухмыльнулся Лезга. — Придется Рувимчику подождать — зато проценты какие нарастут, уписаться можно! Ох, еще подергает себя христопродавец за седые пейсы!
— Договоримся, я сказал. Кто стоит ночью на карауле у Луцкой брамы, ведь ты, Лезга? Через эти ворота и уедем, а там круг сделаем. А ты, Скрипка, станешь у Новой башни, где мне приказано караулить, и скажешь утром сотнику, что я тебя попросил замениться.
— Спасибо, атаман, — поклонился молодой казак. — Вечно за тебя буду Бога молить. А что знал о вашем побеге, никому и словом не обмолвлюсь.
Каша крякнул значительно. Потом обвел товарищей долгим взглядом.
— Поступим хитрее. Ты, друг Скрипка, сотнику про нас ничего не говори, но через пару дней пусти слушок, будто мы сбежали на Запорожье, в Сечь.
— Вижу я, товарищи, что вы все крепко обмозговали, — прогудел Бычара. — Тогда зачем же нам уходить тихо, хвосты поджавши? Из кладовой княжеской возьмем не только одежку, но и чего поценнее, врагам своим, тому же вылупку Горчаку, подпустим красного петуха! А пана сотника я вот этими своими руками повешу на воротах. Он ведь, подлюка, к ночи и лыка вязать не будет.
Каша переглянулся с Маматом и запищал:
— Вот тогда-то князь и пустит за нами погоню! Обязательно! Того же пана Маршалка пошлет и накажет вернуть нас живыми или мертвыми! А из-за дюжины одежек, ну из-за какого-никакого там припаса на пятерых, из-за этих наших кляч его сиятельство заводиться не станет и, очень на то надеюсь, решит, что гнаться за нами себе дороже обойдется.
Мамат добавил деловито:
— Правильно. И по землям Киевского воеводства проедем тихонько. Зато за московской границей — вот где разгуляемся! Там ведь такая же неразбериха пойдет, как у нас было в казацкую войну, когда казаки кивали на ляхов, ляхи на казаков, а лихие ребята и повеселились, и обогатились сказочно.
— А я еще насчет пана сотника хочу сказать, если мне позволит панство, — похоже, Каша решил оставить за собою последнее слово. — Никак нельзя нам его вешать на воротах. Потому как может сделаться упырем, оживет и поедет за нами. Не успокоится тогда, пока не высосет кровь из нас всех. А что у пана сотника в роду имелись упыри, он сам под пьяную лавочку рассказывал.
Краков, столица Речи Посполитой
1 октября 1604 года
Преданно поедая глазами отца Клавдия Рангони, нунция апостольского престола в Кракове, его собеседник, замухрышка-иезуит лет тридцати, думал о том, что братьям-бенедиктинцам всегда недоставало понимания божественной гармонии и соразмерности, да какой там еще гармонии — просто хорошего вкуса. Ведь черная ряса и грубые, на босу ногу, сандалии католического вельможи весьма нелепо смотрятся не только под его обрюзгшим лицом античного сенатора, но и на фоне кричащей роскоши кабинета.
— Да ты, я вижу, не слушаешь меня, брат Игнаций, — поднял брови отец Рангони.
— Разве мог я себе позволить не внимать тебе, господин пречестный отец? — встрепенувшись, ответил иезуит тоже по-латыни. — Ты говорил о том, что моя миссия весьма опасна, и я пытался уразуметь глубинный смысл твоих мудрых слов.
Довольно льстить! — прикрикнул нунций. — Только мое время лестью отнимаешь! Главная опасность для тебя вот какая. Знай, что в Московии особым царским указом въезд монахов твоего ордена запрещен. Нарушив указ, ты попадешь в большую беду, потому что в этой варварской стране иностранцы, находящиеся на ее земле, оказываются в полной власти туземного тирана. Они столь же бесправны, сколь и московиты. Исключение сделано только для членов посольств… Кстати, я предпочел бы, чтобы ты называл меня «падре».
— Я понял… Я понял, падре.
— Поэтому вот это мое послание, — и падре Рангони поднял за край со стола и вернул на место неказистый пакетик. Без надписей, оп был заклеен со всех сторон, а не запечатан, как положено, красным воском, — для тебя самого лучше всего было бы передать московскому царевичу Деметриусу еще до того, как оп пересечет границу Московского государства. Это для тебя было бы безопаснее, для тебя лично. Для матери же нашей католической церкви предпочтительнее, чтобы ты передал мое послание уже на земле Московии, где-нибудь, по крайней мере, за Тчерниго… да, за городом Чернигово, к сожалению отвоеванном московитами у Речи Посполитой.
— Прошу пояснить, падре. Впрочем, я выполню приказ и без пояснений.
— Разумно. Объяснение коренится в содержании послания. Кстати, внутри пакета свиток с моей личной печатью, как следует. Я же говорил о внутреннем содержании. От имени матери нашей католической церкви я напоминаю так называемому царевичу, что оп сам, по доброй воле и внутреннему убеждению, перешел в ее лоно и обязался обратить в единственную канонически правильную христианскую веру своих подданных. Для чего я ему об этом напоминаю? Ибо убежден, что оп, оказавшись в Московии и добившись в этой варварской стране первых военных успехов (дай-то ему Бог!), попробует скрыть от подданных свое обращение в католическую веру и не будет спешить с исполнением данных понтифику обещаний. Вот тогда-то и полезно ему будет получить мое предостережение на сей случай, этакий отрезвляющий кувшин холодной воды на его хитроватую славянскую голову.
— Я понял, падре. Позволено ли мне будет задать вопрос?
— Да. У тебя есть еще несколько минут.
— Было сказано: «так называемому царевичу.» Считает ли мать паша католическая церковь этого человека настоящим царевичем Деметриусом?
— Вероятность такого чуда ничтожно мала. Поэтому мы считаем его самозванцем. Однако ты должен обращаться к нему как будто видишь перед собою подлинного, капризом судьбы спасенного московского царевича. Да будь оп хоть и трижды самозванец! Мы не должны упустить самой малой возможности для обращения диких московитов, а не удастся — то для военного завоевания их католической Речью Посполитой.
— А кто он тогда на самом деле, падре? Веры какой, это понятно… А вот какому он принадлежит народу, сей искатель приключений?
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
