Полковник Роулинсон помедлил. Его поджарое загорелое лицо побледнело.
— На следующее утро, — полковник закашлялся, — мы нашли его мертвым… Бедняга застрелился.
— Застрелился? — не веря, переспросил я.
— Пальнул прямо в сердце. Всю грудь разворотил, редко такое увидишь.
— Боже мой, — я глубоко вздохнул. — Что же побудило его к этому?
— Вот это, капитан, мы и хотим, чтобы вы узнали.
В комнате, казалось, вдруг стало очень тихо. Я почувствовал, что проклятые индусские божества скалятся на меня со стен. В том, что мы столкнулись с настоящей тайной, я не сомневался. Я знал, сколь опасна разведывательная работа и какие храбрецы заняты в ней. Такие люди не имеют привычки стреляться, обезумев от страха. Что-то достало этого человека. Что-то… Но что? Я снова взглянул на Роулинсона:
— Вы думаете, сэр, в этом деле замешаны русские?
Полковник Роулинсон кивнул:
— Мы точно знаем, что они замешаны. — Он помедлил и понизил голос: — Две недели тому назад прибыл второй агент.
— Надежный?
— О, самый лучший, — кивнул полковник. — Мы зовем его Шри Сингх. Лев. Да, самый лучший,
— Он видел русских, — сообщил Пампер, склоняясь ко мне. — Сотни этих бродяг, переодетых в туземцев, идут по дороге в Каликшутру.
Я нахмурился. Мне как раз кое-что пришло в голову.
— Каликшутра, — повторил я, повернувшись к Роулинсону. — Ваш первый агент, сэр, тот, который умер, говорил только о «Кали», насколько я помню. Не могло так случиться, что он имел в виду нечто иное?
— Нет, — заявил бабу, о присутствии которого я совершенно забыл.
— Прошу прощения? — с холодком сказал я, потому что не привык, чтобы, кто-нибудь перебивал меня, не говоря уже о том, что это посмел сделать какой-то бенгальский канцелярист. Но бабу, казалось, не смутил мой раздраженный взгляд; он грубо воззрился на меня в ответ и почесал задницу.
— Кали — богиня индусов, — растолковал он тоном школьного учителя, выговаривающего отстающему ученику, — а не название местности.
От подобного обращения я, по-видимому, разгорячился, ибо Роулинсон довольно резко оборвал меня.
— Хури — профессор санскрита в Калькуттском университете, — торопливо сказал он, словно оправдываясь.
Я взглянул на профессора и тот ответил мне взглядом бездушных, холодных, как у рыбы, глаз.
— Я всего лишь простой англичанин, — произнес я, льщу себе, с едким сарказмом, — и не притворяюсь ученым, ибо мой учебный класс — военный лагерь. Поэтому я попрошу вас растолковать мне связь между Кали, богиней, и Каликшутрой, названием местности, поскольку с готовностью признаю, что сам таковой связи не наблюдаю.
Бабу кивнул:
— С удовольствием, капитан.
Он поерзал в кресле и, наклонившись, взял статуэтку, черную и большую, которую поставил передо мной на стол.
— Вот это, капитан, — сказал он, — богиня Кали.
«Слава небесам, что я — христианин», — все что смог я подумать, ибо богиня Кали оказалась ужасным страшилищем. Черное, как смоль, туловище, как я уже успел заметить выше, в шести руках — мечи, а язык выкрашен в кроваво-красный цвет. А танцевала она на трупе человека. И это еще было не самое худшее, ибо, присмотревшись получше, я разглядел ее пояс и гирлянду на шее.
— Бог ты мой! — непроизвольно пробормотал я.
С пояса свисали окровавленные руки, а гирлянда была из человеческих голов!
— У нее много имен, капитан, — прошептал мне на ухо бабу, — но всегда она остается Кали Грозной.
— Ну, я не удивляюсь, — ответил я. — Только взгляните на нее!
— Вы не понимаете, что может означать этот титул, — неприятно улыбнулся бабу. — Прошу вас, капитан, постарайтесь понять, ужас в нашей индуистской философии — ни что иное как открытие абсолютного. То, что отталкивает, вдохновляет, то, что разрушает, может созидать. Когда мы переживаем ужас, капитан, мы познаем то, что в ведах называется ШАКТИ — вечная сила — женская энергия, лежащая в основе вселенной.
— Неужели, ради Бога? Не скажите!
Сколько живу, я никогда не слышал такой белиберды и явно продемонстрировал это, но бабу нисколько не обиделся. Он лишь одарил меня еще одной масляной улыбкой.
— Вы должны попробовать взглянуть на положение вещей так, как глядим мы, несчастные язычники, капитан, — пробормотал он.
— А на какого дьявола мне это?
Бабу вздохнул:
— Страх перед богиней, ужас перед ее властью… для вас это все ерунда, но другие относятся к этому иначе. Чтобы познать врага своего — познай его мысли. Там-то и ждет вac богиня Кали.
Он медленно склонил голову и принялся бормотать про себя какую-то молитву. А потом, пока я смотрел на него, бабу изменился у меня на глазах. Чертовщина какая-то, но он вдруг словно превратился в солдата, полного самообладания и холодного рассудка. Следующие слова его прозвучали так, будто он отчитывал начальников штабов:
— Я просил бы вас, капитан Мурфилд, оценить сущность преданности, на которую может вдохновить Кали, потому что, вероятно, она будет вашим самым могучим врагом. Не осуждайте богиню только потому, что считаете ее отталкивающей и странной. Поклонение может быть не менее опасным, чем ружья ваших солдат. Помните, всего пятьдесят лет тому назад жрецы Кали в Ассаме еще приносили богине человеческие жертвы. Если бы вы, британцы, не присоединили к себе их королевство, эти жертвоприношения бытовали бы по сей день. А Каликшутру англичане так и не завоевали. Мы не можем знать, какие обычаи до сих пор бытуют там.
— Боже мой! — вскричал я, едва веря своим ушам. — Надеюсь, вы не имеете в виду… человеческие жертвоприношения.
Бабу покачал головой:
— Я ничего не говорю, — ответил он. — Ни один агент правительства не проникал вглубь этой области. Однако…
Голос его осекся. Он замолчал, глядя на статуэтку, на ее ожерелье из черепов и кроваво-красный язык.
— Вы спрашивали о связи между богиней и Каликшутрой, — проговорил он.
Я кивнул. Похоже, этот тип начинал мне нравиться, и я почувствовал, что он готов выложить что-то весьма горяченькое.
— Давайте же, — сказал я.
— Каликшутра, капитан Мурфилд, означает, в буквальном переводе, «земля Кали»[1]. И все же, — замедлил он свой рассказ, — я бы оскорбил свою религию, если бы сказал, что Каликшутра принадлежит только индусам, ибо и в других местах этой богине поклоняются как воздающему божеству, другу человека, матери всей вселенной…
— Но в Каликшутре? — спросил я.
