– Не-а, – помотала головой Липа. – Не взяли, сволочи. Наверное, у этой комиссии по защите работодателей от работников сдельно-премиальная система оплаты труда обратного действия.
– Это как? – не поняла Кузя.
– Чем меньше работы наберешь, тем больше премия. Или они в экономическом заговоре с жуликами и против обманутых трудяг.
– Да, наверное… Похоже. А что ты теперь делать собираешься?
– Ну, распечатаю где-нибудь, запакую в конверт и отошлю заказным. У меня же еще заявление в прокуратуру есть. Не мытьем, так катаньем достану этого придурка.
– Ага. А этот твой директор-редактор – он сколько тебе должен остался?
– Да почти шестьдесят тысяч. За полгода он мне двадцатку аванса отстегнул – так, чтобы я работать не бросила… А сейчас у него и этого нет.
– Ты не боишься, ну, все эти дела против него затевать? Он тебе кислород не перекроет? В какой-нибудь черный список не занесет?
– Руки коротки! То, что он придурок и за него все решает его шмара, общеизвестный факт! Кроме того, я давно и прочно в «белом» списке.
Кузя, тонко переживавшая перипетии журналистской карьеры подруги, с сомнением покачала рыжей головой.
– Не бойся, Кузик. В крайнем случае, возьму псевдоним – например, Кристина Козликовская. Или твоим именем подпишусь. Разрешишь?
– Да я-то что, бери… Лишь бы тебе было хорошо. И пусть бы я тоже писательницей числилась, а?!
Кузя всю жизнь была экономистом-бухгалтером, хорошим, но мало понимавшим в буквах и словах, так что они обе от души посмеялись.
– А это, твой дудактор, – продолжила основную тему Кузя, вставшая, чтобы «подшуметь» задремавший чайник, – он какого возраста?
– Такого, когда волос все меньше, а пуза все больше. МК!
– А это… что? – нахмурилась Кузя, не понявшая тонкого юмора, но подозревавшая, что речь не о возрасте «Московского комсомольца».
– В данной конкретной ситуации МК – это мужской климакс, существование которого наконец, но чрезвычайно неохотно, признали ученые мужи.
– Почем ты так решила? – опять смутилась Кузя, знавшая, что Липа не спит с издателями и редакторами из принципа, из-за чего, собственно, пробуксовывала ее карьера.
– Если мужика круто ведет писать на философские темы, значит, у него с сексом большие проблемы… Во, надо себе пометить – потом рифму поровнее сделаю и вставлю куда-нибудь. Хоть какая-то с этого прохиндея польза! Запишу…
Липа отвлеклась от чая и полезла в сумку за рабочим блокнотиком. В это время в кухню, поставив милицейским жезлом полосатый хвост, вошел Кузин кирпично-рыжий кот Тихон. В молодости он был красавцем, позировавшим для фотокалендаря, а сейчас растолстел, сделался брюзглив и не по делу шипуч, царапуч и кусач. В зубах Тихон держал один из фетишей, которые собственноручно изготовлял ему Кузин папа.
Тишка демонстративно положил на пол нечто похожее на большую крысу из свалявшегося искусственного меха и зачем-то, будто живую, придерживая зубами, принялся ее топтать.
– Тишенька, не надо этого делать, – ласково сказала Кузя. – Липа – большая девочка. Она сама понимает, что у тебя нет МК.
– Ага, это на него март наступил.
– У Тишки март не кончается ни-ког-да! Да, Тиш?… А про что конкретно этот твой прохиндей пишет?
– Про что все прохиндеи пишут? Про то, что не делают сами, – что надо жить хорошо и честно, потому что жить хорошо и честно – это честно и хорошо. А жить нечестно и плохо – это плохо и нечестно.
– С этим трудно поспорить, – пожала плечами Кузя, выпроваживая из кухни плюющегося, как перекипевший чайник, кота.
– На то и расчет. Он печатает эти свои измышлизмы в газетках типа «Голос межпланетного унитразума» и подписывает «Доктор Э. В. Рест» – пусть все думают, будто это цитата из иностранной прессы… Пфы! – фыркнула Липа, тоже как кошка. – Я-то этого события не застала, но девчонки-верстальщицы рассказывали, что он как-то разложил газетки с этими своими изысками по всему офису – думал, что народ накинется, чуть ли не в обед вслух читать будет, обсуждать, а потом по домам растащит – детям на ночь вместо сказочки… Ага! А они в корзинках для бумаг оказались! Все до одной! Только что вместо туалетной бумаги в сортире не повесили… Так он от злости нарочно в пятницу зарплату народу не дал – задержал до вторника… Представляешь? Они все только потом догадались.
– Значит, он природный гад, – вздохнула Кузя. – Просто гад.
– Хуже, – ответно вздохнула Липа. – Он придурок с образованием. И ужасно мнительный. Он даже на визитках ударение на фамилии поставил.
– Зачем? – довольно равнодушно спросила Кузя, надевая резиновые перчатки и становясь похожа на патологоанатома из сериала «Си-эс-ай».
– Чтоб не коверкали. А то он прямо из себя выходил – по редакции бегал, руками махал – я не Покóйницкий, я – По-кой-ницкий! А вообще его любимое занятие – говорить гадости одним людям о других. Послушать, как он о своих редакторах отзывался! – Липа безнадежно махнула рукой.
– А что – они плохие?
– Да неважные, если честно. Я сама ему показывала – с какой это такой радости-не вероятности Стефан Цвейг у вас американским писателем сделался? Он в Штатах даже не был ни разу.
– А он чего?
– Ничего. Сделал вид, что не слышал. А что здесь скажешь?
– Тогда понятно, откуда все… Пойдем в комнату, а? Папа с тобой пообщаться хочет. Он потом целую неделю хорошо себя чувствует. Я это четко отмечаю.
– Пошли. Я с хорошими людьми общаться не против.
«Хорошо, что хоть на подружку можно ориентироваться… А то вовсе уйдешь в себя и не вернешься».
«Да, если МК, которая в данном случае означает «материальная катастрофа» еще не наступила, то она наступит в ближайшие месяц-два. С Покойницкого деньги так скоро не слупишь, и даже не потому, что он ни за что не простит мне ухода неявочным порядком, но потому, что у него их просто нет и в ближайший год не будет».
Липа, получив 30 декабря последний куцый гонорар високосного года, демонстративно не осталась на по-кризисному жалковатую редакционную вечеринку, даже не стала объясняться с Покойницким. Завлитотделом робко прошептала у нее над ухом, что главред не против «побеседовать… недолго», получила в ответ змеино-шипливое «Мне ему сказать нечего», настаивать не решилась и сразу же куда-то исчезла.
На редакционном компьютере осталась чертова прорва Липиных материалов – то, что надо было бы остаться на тот дурацкий корпоратив и втихаря, когда все напьются, стереть их, она сообразила уже после, обдумывая страшную месть обманщику, но…
«Теперь внаглую украдет мои идеи и материалы, вставит их в какую-нибудь свою книжонку, рассует мои стишки по другим рекламным газетенкам, точно… Високосный год закончился, но не прекратился. День прибавился, но не удлинился… Одно хорошо – на улице мерзко, но хоть не скользко», – размышляла Липа, плетясь впотьмах от Кузи до метро.
