Новая деревня открылась из-за поворота тракта. Хорошая деревня, люди живут крепко: заборы не покосившиеся, дома добротные, над многими курится дымок – хозяйки что-то готовят. У дороги – сруб колодца с застывшим над ним свежевытесанным «журавликом»; его сгнивший предшественник валяется неподалеку, в бурьяне. Как ни яростны были последние битвы, сюда докатились лишь их отголоски в виде рыцарей и отрядов эльфов, прошедших здесь боевым порядком год назад, да одиночных уцелевших вояк вроде него, возвращающихся теперь по домам.
– На ночлег не пустите, хозяин? – Рыцарь окликнул седовласого мужика, деловито строгавшего топорище на замену сломанному.
– Дак вить, – мужик поднял глаза, – отчего ж не пустить. Вы, господин рыцарь, видать по всему, человек приличный. И то сказать, с рыцарем в доме-то и нам спать поспокойнее будет. А то нынче много всякой нежити шляется, после войны-то, упыри… да и иные люди не лучше будут.
– А почем же ты знаешь, что я, к примеру, не упырь? – Рыцарь спешился, придерживая начавший проявлять нетерпение сверток одной рукой и коня под уздцы – другой.
– Да уж знаю, – проворчал мужик, и тут же вполне логично добавил: – Где ж вы видали, чтоб упырь робенку с собой таскал?
В доме две женщины (из разговора удалось выяснить – жена и вдовая сестра хозяина избы, оказавшегося местным старостой) занялись вопящей уже в голос «робенкой» под любопытными взглядами двух детишек лет трех-пяти, а рыцарь расседлал коня. Войдя в дом, он обнаружил племянницу умытой и вполне довольной жизнью в извлеченной откуда-то люльке. Старостина жена умиленно покачивала это нехитрое приспособление; ее собственных детей не было видно – видимо, их уже прогнали спать.
– Куда ж, господин рыцарь, вы таку кроху везете? – осведомилась она с жалостливой ноткой в голосе.
– Да уж недалеко осталось, по Турвинскому тракту до Зубровой, а там и дома, – откликнулся рыцарь, склоняясь над люлькой, и, предвосхищая расспросы, добавил: – Племянница это моя, сводной сестры дочь.
– Хорошая девочка, токмо худенькая, – вступила в разговор сестра старосты. – А волосики-то какие – ну прям эльфийка!
– А ее отец и был эльфом, – сказал рыцарь.
– А мать-то ее где? – спохватилась хозяйка, но, по лицу постояльца поняв где, переспрашивать не стала.
– Правда, много нежити развелось? – поинтересовался рыцарь, чтобы сменить тему. – Хозяин ваш говорил…
– Да ить развелось, конечно, окаянных всяких: и упыри, и стриги шарятся, – равнодушно согласилась женщина. – В иное время хоть после свету на улицу не кажись. Да только нашу деревню они большей частью обходят.
Ночью рыцарь проснулся, сам не зная отчего – то ли звук какой почудился, то ли сон дурной приснился и тут же забылся. Вроде все спят в избе: храпит хозяйка – не всякий мужик так сможет, и староста от нее явно отстает; тихо посапывают на печи хозяйкины дети. И племянница спит в люльке, впервые за много дней наевшись как следует. В приоткрытые ставни светит луна, заливая избу призрачным голубоватым светом, где-то занудливо звенит одинокий комар, выбирая, кем бы подзакусить. Надо же, приоткрытое окно – не слишком здесь боятся нечисти!
За окном протяжно и тоскливо завыла собака, за ней другая, где-то на левом краю деревни. Вой перешел в стадию, особо поражавшую безнадежностью, и одновременно стал глуше: похоже, «исполнители» забились в места поукромнее. Внезапно они заткнулись вовсе, а эстафету подхватили следующие несколько псов. Что-то двигалось по улице деревни – нечто, от которого псы хотели бы оказаться как можно дальше, но, ограниченные привязями, могли только изливать ужас в вое. Осторожно и неслышно рыцарь потянулся к оголовью меча, лежащего на лавке рядом.
Хозяин избы перестал сопеть (остальные домашние продолжали десятый сон видеть), приподнял голову, поглядев на окно. Рыцарь замер, наблюдая за старостой из-под полуприкрытых век и стараясь дышать ровнее. Староста мельком глянул на него, а затем вновь повернулся к окну и, еле слышно ругнувшись, начал… стягивать порты. За портами последовала рубаха, и голый мужик присел на корточки возле полки, на которой спал. Рыцарю удерживать ровное дыхание стало заметно труднее. Вдруг мышцы старосты болезненно напряглись, меж стиснутых зубов просочился сдавленный стон. Тело его начало оплывать, как стеариновая свеча, спина удлинилась и выгнулась, пальцы укоротились, обзаводясь когтями. Косматую шевелюру – не седую, а того цвета, который у собак называют «перец с солью», – словно кто-то растянул во все стороны, накрывая ею, как попоной, тело старосты. «Волколак!» – сообразил рыцарь, невольно покрываясь холодным потом. Огромный, больше любого волка, косматый зверь, с широкой тупой мордой и торчащими из-под верхней губы кинжалами клыков, округлыми прижатыми ушами и куцым прямым хвостом, подобрался и скакнул в окно. Собаки заголосили еще жалостливей. Рыцарь с трудом унял дрожь в руке, лежащей на оголовье меча, и ощутил острое желание выйти на минутку на свежий воздух. Теперь понятно, почему нечисть угрожает этой деревне меньше прочих, при таком-то старосте!
Утром староста как ни в чем не бывало потягивался на своей полке, свесив на холодный пол босые ноги. Мельком глянул на собирающегося в дорогу рыцаря, но ничего не сказал. Бабы лишь сокрушенно качали головами, пока рыцарь уже привычными движениями закутывал племянницу в одеяло.
Староста появился в дверях, когда рыцарь уже устроился в седле и взялся за повод.
– Ты, мил-человек, не говори никому, что ночью-то было. А то люди разные бывают, иные могут и пожечь, не разбираясь. А поедешь по тракту на Сосновищи, так опасайся дракона. Он в пади, верстах в десяти отсюда, завелся и безобразит: то козу схарчит, то корову. На человека вроде не покушался, но кто ж его, змея, знает…
– Спасибо за предупреждения и за ночлег, – отозвался рыцарь, трогая коня, – не поминайте лихом!
Они отъехали от приютившей их на ночь деревни версты на три, когда рыцарь заметил слева над лесом плавающий в небе крестик. Слишком уж большой, чтобы быть ястребом или могильником… или вообще какой-либо птицей. Отпустив поводья, всадник взялся за оголовье меча и посмотрел на племянницу. Та не спала, ясными глазенками разглядывая окружающий мир.
– Не бойся, дядька твой тебя в обиду не даст. Да и не станет дракон на людей нападать без причины – что мы ему? Едем себе и едем! Правильно?
Девочка согласно пискнула.
Дракон заложил еще один широкий круг над лесом, словно бы не обращая внимания на то, что делается на земле, а затем неуловимым движением завалился на крыло и ринулся вниз. Не дожидаясь конца его маневра (тем более что ящера скрыли ближайшие к дороге деревья), рыцарь оставил в покое меч и, подобрав поводья, ударил коня пятками. Гнедой всхрапнул, почти с места переходя в галоп. Дорога, по счастью ровная и наезженная, без ям и колдобин, легла под копыта палевой лентой. Пригнувшись к конской шее и крепче прижимая к себе ребенка, рыцарь бросил взгляд назад.
Дракон несся прямо над дорогой, едва вписываясь в обрамляющие ее деревья и волоча за собой мохнатый хвост пыли. Сильнее пришпоривать коня было бесполезно: тот, почуяв опасность, старался как мог, и окрестная поросль слилась в сплошную зеленую ленту. Но долго гонка в таком темпе продолжаться не могла, и это отчетливо понимали все ее участники. Дракон, видимо, первым решил прекратить этот спектакль – из его пасти вырвалось красноватое облачко, легко скользнувшее мимо рыцаря, обдав воина жаром. Дерево саженях в двадцати впереди взорвалось у комля снопом искр и неторопливо завалилось поперек тракта. Конь испуганно заржал и едва не сбросил всадника, тормозя всеми четырьмя копытами.
