Когда Саттелл сбежал на другой континент, Поп отправился за ним. Тогда у него уже появились отчетливые воспоминания о жене, он даже испытывал к ней прежние чувства. Кроме того, он начал представлять себе облик детей. Когда Саттелл решительно заявил, что ничего не знает об убийстве в Танжере, у Попа перед глазами вдруг отчетливо встали дети, проскользнуло несколько счастливых мгновений из прошлой жизни.
И даже после того, как Саттелл, дрожа от страха, записался на работу в Луна-Сити, Поп его выследил. К этому времени он уже не сомневался, что именно Саттелл убил его семью. В таком случае, он уничтожил все, чем владел Поп, ради денег, которые можно честно заработать за два дня. Поп жаждал справедливости. Он не мог доказать вину Саттелла. Никаких улик не осталось. На самом деле Поп и смерти его не хотел. Ведь если Саттелл умрет, ему уже никогда не восстановить утраченные воспоминания.
Порой, когда Поп Янг сидел в своей хижине на обратной стороне Луны, его посещали фантазии о Саттелле. Взять, к примеру, шахту. За две земные недели работы шахтеры наполняли канистру в три галлона диковинными белыми кристаллами, имевшими форму двух сложенных основаниями пирамид. На земле такая канистра весила сто фунтов. Здесь — порядка восемнадцати. Однако на Земле, где драгоценные камни измеряются в каратах, сто фунтов стоят миллионы. Поп хранил такую канистру на полке в хижине, за системой кондиционирования воздуха. Если потрясти канистру, кристаллы внутри начинали стучать — здесь они стоили не дороже обычных камушков. Иногда Попу становилось интересно, не задумывается ли Саттелл о ценности продукции шахты. Если он смог убить женщину, двух детей и мужчину всего за несколько сотен долларов, то какие чудовищные преступления он готов совершить за три галлона нешлифованных алмазов?
Но Поп старался не задерживаться на подобных размышлениях. Медленно, очень медленно всходило над холмами солнце — Поп уже давно привык называть это направление востоком. Проходило два часа, пока оно окончательно поднималось над горизонтом, — после чего ослепительный диск сиял в пустоте четырнадцать земных суток подряд до очередного захода. И тогда наступала ночь, и в течение трехсот тридцати шести часов светили звезды, а небо казалось такой чудовищно страшной дырой, что глядящий на него человек быстро терял уверенность в окружающем мире.
При гравитации в одну шестую от земной большинство людей испытывало истерическую необходимость схватиться за что-нибудь тяжелое, чтобы не улететь. Однако ни одна вещь не была достаточно надежной. Все начинало падать. И тогда люди кричали.
Но только не Поп. Он прилетел на Луну из-за того, что сюда сбежал Саттелл. Рядом с Саттеллом его посещали воспоминания о тех временах, когда он был молод и жил с юной женой, нежно его любившей. Потом из глубин памяти выплывали удивительно четкие образы детей. И он понимал, как сильно дорожил ими. Когда Поп находился рядом с Саттеллом, он в буквальном смысле обретал их вновь, поскольку каждый день приносил Попу новые детали.
И все же он никак не мог вспомнить преступление, которое разлучило его с семьей. А до тех пор — в чем Поп находил какой-то мрачноватый юмор — он не мог даже ненавидеть Саттелла. Он просто хотел оставаться рядом, поскольку только так к нему постепенно возвращались утраченные фрагменты молодости.
А в остальном он был человек удивительно прозаический — в особенности когда речь заходила об обратной стороне Луны. Поп оказался удивительно аккуратным и придирчивым хозяином. Хижина, поставленная возле края Большой трещины, была опрятной, как маяк или домик охотника. Он тщательно ухаживал за удивительно простой системой кондиционирования воздуха.
В тени хижины всегда находилось место с очень низкой температурой. Воздух из дома поступал в охлажденную трубу. Там конденсировалась влага, и в результате образовывался жидкий прозрачный воздух. Одновременно жидкий воздух испарялся из другого резервуара, поддерживая нормальное давление внутри хижины. Поп периодически постукивал по трубе, где замерзала влага, куски льда отваливались и возвращались в увлажнитель воздуха. Несколько реже он занимался очисткой налипшего углекислого газа, измерял его массу, после чего добавлял необходимое количество жидкого кислорода. Тот растворялся. Аппарат начинал работать на обогащенных запасах.
За стенами хижины зазубренные скалы все так же тянулись к звездному небу, кратеры подвергались бомбардировке из космоса. Иными словами, снаружи ничего нового не происходило. А вот внутри все обстояло иначе.
Однажды, работая над своей памятью, Поп сделал небольшой набросок. Это очень помогло. Поп ощутил, как растет его интерес. У него было мало чистой бумаги, но большую часть свободного времени между посадками грузового корабля он тратил, нанося на бумагу черты лица спящего ребенка. Поп вдруг понял, что к нему возвращаются воспоминания пятнадцатилетней давности — ребенок действительно выглядел именно так! Позднее он начал рисовать жену. Со временем — а времени у него было полно — эскиз обрел сходство с оригиналом.
Взошедшее солнце раскаленными лучами плавило безотрадную лунную пустошь. Поп Янг тщательно разметил посадочное поле. Теперь оно поблескивало, покрытое тонким слоем краски. Потом он проверил вездеход. Очистил кондиционер. Короче говоря, тщательно и без единой жалобы проделал всю необходимую для выживания работу.
Потом он вновь принялся рисовать. Картинки получались более удачными, когда он размышлял о Саттелле, — так, например, он смог изобразить стул из своего забытого дома. Затем пришел черед жены, сидящей на этом стуле и читающей книгу. Он ощутил радость, вновь ее увидев. А еще Поп позволил себе подумать о том, как Саттелл относится к только что добытым алмазам стоимостью в несколько миллионов долларов, лежащим в хижине без всякой охраны. И тут же вспомнил, как выглядела его дочь, когда играла с куклой. Он быстро сделал зарисовку, чтобы сохранить память о девочке.
Он делал наброски с одной-единственной целью — хоть как-то восстановить молодость, исчезнувшую в результате бессмысленного убийства. Он хотел все вернуть. И, шаг за шагом, молодость возвращалась. Благодаря этому жизнь на обратной стороне Луны оказалась для него совсем не трудной, хотя подавляющему большинству людей она представлялась невыносимой.
А вот Саттеллу на Луне приходилось несладко. Даже без Попа здесь было ужасно тяжело, но одна мысль о том, кто поселился всего лишь в миле над головой, делала его положение кошмарным. Саттелл прекрасно помнил преступление, которое напрочь забыл Поп Янг. Он полагал, что Поп не пытается с ним расквитаться только потому, что намерен максимально растянуть месть во времени, отчего та станет еще страшнее. После бесконечных размышлений Саттелл решил, что именно поэтому Поп Янг ждет так долго. Теперь он безумно ненавидел Попа. И боялся его. К обычным фобиям лунного колониста прибавилось неудержимое желание спастись от Попа Янга.
Но он был совершенно беспомощен. Он не мог покинуть Луну. Там, наверху, его ждал Поп. Убить его было нереально. У Саттелла не было даже шанса — его одолевал страх. Единственное, что ему оставалось, — отсылать письма на Землю. Чем он и занимался. Он писал с отчаянной, безумной страстью, с гениальной изобретательностью узника прекрасно охраняемой тюрьмы, одержимого мечтой о спасении. Саттелл пытался убедить кого-нибудь ему помочь.
