Глава первая
Было пасмурно. День выдался на удивление холодным и безжалостным к одиноким прохожим, которые двигались вдоль длинной череды деревьев, что разделяли Коммонвэлс-авеню, центральный бульвар Бостона. Даже одетые в пальто маленькие собачонки выражали неудовольствие и нетерпеливо тянули своих хозяев за поводки.
Квартира Нины Ревской выходила окнами на север. Третий этаж. Под окнами — декоративные медные балкончики, давно уже позеленевшие и приобретшие оттенок «блеклой мяты». Скоро солнце — вернее, тусклое пятно, заменявшее солнце, — устав от своих безрезультатных потуг, скроется за горизонтом, и серые ряды каменных зданий осветит скромное сияние уличных фонарей.
Желая лучше разглядеть, что происходит внизу, на тротуаре, Нина попыталась повернуть голову, но не смогла. Мышцы отозвались тупой болью. Инвалидное кресло-коляска уперлось в стену и не двигалось. Превозмогая боль, Нина всем телом подалась вперед. От ее дыхания оконное стекло запотело.
Визитера нужно увидеть заранее. Так лучше. Будет больше времени на то, чтобы настроиться на разговор.
Нина начала уже замерзать, когда рассмотрела подходившую к дому фигуру. Это была женщина… молодая женщина… очень молодая женщина. Каблуки ее сапожек одиноко стучали по тротуару. Женщина остановилась, должно быть, сверяя адрес, потом направилась к подъезду, и Нина потеряла ее из виду. Она уже решила, что ошиблась, но тут настырно затрезвонил дверной звонок. Откинувшись на спинку коляски, Нина медленно отъехала от окна.
Недовольно хмурясь, она нажала кнопку интеркома.
— Слушаю.
— Я Дрю Брукс. Меня прислали из «Беллера».
«И откуда только у этих американских девчонок мужские имена?»
— Поднимайтесь.
Каждый раз, слыша свой хриплый, с акцентом голос, Нина испытывала определенную неловкость, потому что в уме она выговаривала слова правильно и четко, а вот вслух получалось иначе. Добравшись до входной двери, она отодвинула засов и распахнула ее, прислушиваясь, не едет ли лифт. Но Дрю, видимо, решила воспользоваться лестницей. Стук ее каблуков становился все громче, приближался, пока их хозяйка не предстала перед Ниной: стройная фигура в шерстяном пальто, порозовевшие на морозе щеки, кожаная сумка через плечо. Молодая женщина была довольно высокой и держалась с достоинством. Не снимая перчатки, Дрю протянула Нине руку.
«Началось… — с замиранием сердца подумала та. — С другой стороны, я сама это начала».
Дрожащей рукой она прикоснулась к перчатке.
— Входите, пожалуйста.
— Я имею удовольствие разговаривать с миз Ревской? — осведомилась гостья.
«Миз! Как будто я секретарша».
— Вы можете называть меня просто Ниной.
— Здравствуйте, Нина!
Девушка понимающе улыбнулась, и в уголках ее глаз образовались маленькие лучики морщинок. Теперь Нина видела, что гостья несколько старше, чем ей показалось вначале. Ей бросились в глаза черные ресницы и каштановые волосы, небрежно заправленные за уши.
— Ленора, наш замдиректора по ювелирным изделиям, извиняется, что не смогла прийти лично, — сказала Дрю, стягивая перчатки. — У нее заболели дети. Оба.
— Пальто можете повесить сюда.
Избавившись от верхней одежды, девушка осталась в мини-юбке и облегающем свитере с высоким воротником. Нина окинула оценивающим взглядом короткую юбку, длинные ноги и полусапожки Дрю. Рискованно выставлять напоказ ноги в такую промозглую погоду. Впрочем, в глубине души она одобрила ее выбор. Мало кто способен «страдать ради красоты», хотя многие втайне восхищаются подобным самопожертвованием.
— Мы устроимся в гостиной, — сказала хозяйка.
Разворачивая кресло-коляску, Нина почувствовала, как боль пронзила коленные чашечки. Резкая и, казалось бы, беспричинная, она всегда обрушивалась неожиданно.
— Садитесь, прошу вас.
Дрю уселась, закинув одну стройную ногу на другую.
Страдать ради красоты… Этой максимы Нина придерживалась всю жизнь, танцуя на ноющих от растяжения связок пальцах ног, танцуя при зудящих ревматической болью коленях, танцуя, несмотря на жар и простуду. В молодости, сначала в Париже, а потом в Лондоне, ей приходилось следовать моде, надевая изысканно причудливые платья и туфли на вероломно высоких каблуках. В шестидесятые годы настало время безвкусных, шершавых на ощупь костюмов с юбками, сшитых, казалось, из обивочной ткани. В 1978 году ей сделали небольшую подтяжку на лице — всего несколько швов за ушами. Когда настало время их удалять, она сочла за лучшее самой проделать эту операцию, вооружившись зеркалом и маникюрными ножницами с заостренными кончиками.
Оправляя юбку, девушка легким движением смахнула невидимую ниточку. Бабушка Нины называла такое прихорашивание петербургским кокетством. Раскрыв сумку, Дрю достала кожаную папку.
Высокие скулы. Светлая кожа. Зеленовато-карие глаза. Что-то в ее внешности было Нине неуловимо знакомо.
— Нам надо будет составить список… в первом приближении… А потом наши оценщики приедут за драгоценностями.
Нина слегка кивнула. Нервный узел на спине, в том месте, где она переходит в шею, напрягся. Иногда Нине казалось, что ее болезнь вызвана именно этим нервным узлом.
— Хорошо, — сказала она.
Даже такое небольшое усилие отозвалось новым всплеском боли.
Открыв папку, Дрю сказала:
— Мне бы хотелось задать вам массу вопросов! Впрочем, я постараюсь не отвлекаться. Я люблю балет, но, к сожалению, никогда не видела вас на сцене.
— Не льстите мне.
