Во мне закипел гнев. Самос был прав: по горианским законам, свободные спутники, расстающиеся более чем на год, расстаются навсегда. Правда и то, что отношения автоматически теряют силу, если один из спутников попадает в рабство. Со жгучим стыдом мне снова вспомнилось, как некогда в дельте Воска я, бывший член касты воинов, на коленях молил о спасении собственной жизни, как я предпочел позорное рабство возможности умереть честной смертью свободного человека.
Да, мне, Боску из Порт-Кара, довелось узнать, что такое рабство.
— Твой ход, — напомнил я Самосу.
— У тебя нет перед ней никаких обязательств, — сказал он. — Ты вовсе не обязан ее искать.
Все это я прекрасно знал, но воспринимал совершенно по-другому.
— Я недостоин ее, — пробормотал я.
Я не мог забыть прекрасную зеленоглазую смуглянку, в чьих жилах текла гордая кровь убара убаров Марленуса. Талена была моей первой любовью. Много лет прошло с тех пор, как мы с ней впервые коснулись друг друга.
— Царствующие Жрецы отняли у меня Талену, — глядя на Самоса в упор, напомнил я хмуро.
Тот не поднимал глаз от доски.
— Когда в игре решаются судьбы миров, — заметил он, — люди значат не слишком много. Лучше бы тебе оставаться в Порт-Каре.
— Насколько мне известно, — сказал я, — она захвачена этой разбойницей, Вьерной, и ее держат где-то в северных лесах, хотят использовать в качестве приманки для Марленуса, который, как предполагают, готов пойти на все ради ее спасения. — Я поднял глаза от доски. — Ты, наверное, знаешь, что некогда в одной из охотничьих экспедиций Марленусу удалось поймать Вьерну и нескольких ее девушек. Он посадил их в клетки и выставил на всеобщее обозрение, как добытые трофеи. Потом им удалось бежать, и они поклялись отомстить.
— Лучше бы тебе оставаться в Порт-Каре, — заметил Самос.
— Талену держат в рабстве в северных лесах, — снова повторил я.
— Ты все еще ее любишь? — Самос посмотрел мне в глаза.
Я был поражен.
Все эти долгие годы воспоминания о Талене — удивительной, неповторимой девушке — продолжали жить в самых глубоких, не доступных никому другому тайниках моего сердца. Они не давали мне покоя, снова и снова возвращая меня в снах то в поля неподалеку от Заболоченных Лесов, к югу от Ара, то в караваны Минтара, то в лагерь Па-Кура, то в залитый светом ламп Ко-ро-ба, когда мы с ней, переплетя руки, осушали чашу свободного содружества. Как же я мог не любить ее, подарившую мне первую, самую прекрасную любовь в моей жизни?
— Ты любишь ее? — повторил Самос.
— Конечно! — пылко воскликнул я.
— Прошло уже столько лет, — с сомнением произнес Самос.
— Это не имеет значения, — пробормотал я.
— Сейчас вы оба, наверное, уже не те, что раньше.
— Обсуждая эти проблемы, мы можем дойти до меча, — хмуро предупредил я.
— Если ты считаешь это уместным, — ответил Самос, — изволь: я готов.
Сдерживая недовольство, я опустил глаза.
— Возможно, тебе гораздо важнее образ любви, а не сама женщина, — продолжал Самос, — память, а не человек.
— Тот, кто не познал любви, не вправе о ней судить, — огрызнулся я.
Самоса, казалось, замечание не задело.
— Возможно, — пожал он плечами.
— Твоя очередь ходить, — постарался я отвлечь его.
Он склонился над доской.
Я окинул взглядом зал. В нескольких ярдах от нас, опустившись на колени и пятки рядом с бронзовым двуручным кувшином, замерла рабыня в коротком шелковом одеянии, ожидая, когда снова сможет нам услужить. Это была хорошенькая черноволосая девушка. Она украдкой посматривала на закованного в цепи мужчину и, откинув назад голову, кокетливым движением убирала волосы со лба. Тот, стоя на коленях между двумя стражниками, не сводил с нее глаз. Девушка в очередной раз бросила на него взгляд, усмехнулась и отвернулась с высокомерной скукой на лице. Я физически ощутил, как сжались в кулаки скованные за спиной руки мужчины.
— А как насчет Телимы? — спросил Самос.
— Она меня поймет.
— У меня есть сведения, что на следующий день после твоего отъезда из дома она вернулась на болота.
Я вскочил на ноги. Все вокруг меня поплыло как в тумане.
— А чего же ты ждал? — поинтересовался Самос.
— Почему ты не сказал мне сразу? — воскликнул я.
— А что бы ты сделал, даже если бы узнал об этом раньше? Посадил бы ее на цепь у своей постели?
Я был взбешен.
— Она гордая, благородная женщина, — заметил Самос.
— Я люблю ее, — пробормотал я.
— Тогда отправляйся на болота и отыщи ее.
— Я… я должен идти в северные леса, — запинаясь, возразил я.
Самос пожал плечами.
— Строитель — к книжнику убара, на шестую клетку, — сообщил он, передвигая высокую резную фигуру.
Я взглянул на доску. Пора было вплотную подумать о защите Домашнего Камня.
— Тебе придется выбирать между ними, — сказал Самос.
Я был вне себя от бешенства. Не в силах усидеть на месте, я зашагал по залу, меряя его из конца в конец. Шаги гулко зазвучали среди толстых каменных стен. Телима! Что она себе позволяет? Неужели не понимает, что я просто обязан сделать то, что собираюсь? Столько сил и трудов потратил я на то, чтобы построить в Порт-Каре дом Боска! Чтобы подняться на ту ступень, которую сейчас занимаю! Мое кресло в Городском Совете — среди наиболее почетных и уважаемых граждан Гора! Разве это не огромная честь — быть женщиной Боска, адмирала, торговца? А она в ответ позволяет себе такое! Норов свой показывает! Да как она посмела? И ведь знала, какое это вызовет у меня неудовольствие. Мое! Боска! Да и что могут предложить ей эти болота? Отказаться от золота, драгоценностей, одеяний и тонких вин, слуг и рабов, уюта и безопасности дома Боска ради одинокого прозябания на затерянном среди бескрайних болот острове?
Она что, вообразила, будто я брошусь за ней, начну умолять вернуться, терпеливо снесу весь тот спектакль, что она пожелает разыграть передо мной, пока Талена, некогда моя свободная спутница, будет, закованная в цепи, погибать где-то в диких северных лесах? Нет, со мной это не пройдет!
Пусть торчит на своих болотах, пока не завоет от тоски. Ничего, она еще приползет к ступеням дома Боска, она еще будет валяться у меня в ногах, заглядывая в глаза подобострастным взглядом, как домашний слин, провинившийся и вышвырнутый хозяином на улицу.
Однако в глубине души я знал, что Телима не вернется. Не вернется! Я едва мог сдержать навернувшиеся слезы.
