Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
Однако сложности с языком и общением начались несколько позже, когда я уже попал в обитаемые места. Сначала же, в марте месяце, когда меня только переместили, пришлось познакомиться сразу с двумя из трех русских царей: холодом и голодом. К счастью, полученных во время подготовки умений и навыков хватило, чтобы выжить в нашем суровом климате. Потом за мартом пришел апрель, потеплело, и я отправился в Москву. Однако добраться удалось только до села на берегу Оки, последней естественной преграды перед столицей.
Село было заполнено людьми, ждущими ледохода и конца паводка, чтобы перебраться на противоположный берег реки. Я вел себя скромно, изображал глухого провинциала и старался не привлекать к себе внимание. Какое-то время мне это удавалось, пока я случайно не нарвался на пьяную банду казаков.
Нужно сразу оговориться, что казаки, о которых далее пойдет речь, не имели ничего общего с нашим современным казачеством. Нынешние представители этой социальной группы, люди, как правило, интеллигентные, законопослушные и если им что и «любо», так это правовой порядок. Те же казаки, которые наезжали на царскую Русь, представляли беглых крестьян, обосновавшихся на окраинах («украинах», как тогда говорили) государства.
У каждого из них была своя сложная, порой трагическая судьба, но роднило их то, что людьми они были смелыми, инициативными, решительными, подчиняющимися только своему желанию и отчасти воле атамана. Вот на такую группу веселых и пьяных ребят я как-то и наткнулся. Встреча произошла против моего желания. Они остановили меня в узком переулке и принялись развлекаться, на свойственный им манер. Мне можно было смириться и признать их право па шутку, но я испугался, что такая шутка может кончиться для меня травмой, не совместимой с жизнью, и попытался утихомирить весельчаков.
К сожалению, кончилось все не так весело, как бы всем нам хотелось. Самое неприятное, что один из случайно убитых мной казаков по имени Свист оказался известной личностью, сподвижником великого атамана Хлопка, то ли его сотником, то ли есаулом. Чтобы товарищи покойного не разорвали меня на куски, пришлось срочно бежать. С этого момента и начались мои новые приключения в семнадцатом веке, о которых я и собираюсь рассказать.
Сначала судьба свела меня с опальным боярином, который занимался разграблением царской казны вместе с посольским дьяком. Дьяку понравились мои боевые таланты. Он решил использовать меня в роли своего охранника. Однако так сложились обстоятельства, что мне пришлось грубо вмешаться в его интимную жизнь. Этот сластолюбивый высокопоставленный чиновник похитил в одной московской слободе купеческую дочь по имени Алена и держал ее против воли взаперти в своем имении. Я помог ей бежать, Кончилось все тем, что мы увлеклись друг другом и какое-то время состояли в любовных отношениях. Потом девушка вернулась к своим родителям, а я опять оказался на перепутье…
Глава 2
— Ты, добрый человек, сам подумай, зачем мне такого коня продавать! Я его, считай, от сердца отрываю! — убедительно говорил лошадиный барышник, у которого я покупал лошадь. — Ты сам посмотри, это же не конь, понеже сокол.
«Сокол», слушая наш разговор, прял ушами, хрумкал овсом из привязанной к морде торбы, но в торг не вмешивался.
— Рад бы больше дать, да не могу, — скучно торговался я, — сам вижу, конь хороший, золото, а не конь, да не по мне он, деньга кусается. Пойду, поищу чего подешевле.
Мужик удивился такому нестандартному подходу к торговле: вместо того, чтобы хаять его конягу, я вместе с ним расхваливал лошадь, но на его цену не соглашался.
— Да где ты за такие деньги лучше жеребца найдешь, это же не конь, а золото! — начинал он по-новому. — Нет, ты посмотри, какие у него ноги! А бабки какие, ни одного засека нет!
Не в силах сойти с раз и навсегда усвоенного стиля, барышник вместо того, чтобы сбавить цену, продолжал придумывать превосходные эпитеты лошади. Однако я стоял, как скала, и он начал понемногу опускаться в цене. Его первый запрос был процентов на пятьдесят выше реальной стоимости такой лошади. Хотя вопрос о таких деньгах был для меня не принципиален; я не хотел оставлять о себе яркое воспоминание как о богатом лохе, потому продолжал вяло торговаться.
Началась борьба нервов и терпения. Лошадник уступал по грошу, и дотерпеть, пока цена уровняется с реальной рыночной, моего упорства явно не хватало.
— Ладно, — наконец согласился я, прослушав по десятому разу дифирамбы заурядной коняге, — добавишь седло и упряжь, и по рукам.
Мужик вдруг легко, без торга, согласился.
— Будь по-твоему, — сказал он, плутовато поглядывая на меня, — грабь бедного человека, аки тать в нощи.
Я по простоте душевной, не проверив товара, отсчитал ему деньги, которые он тут же надежно спрятал в недрах своих одежд. Кто кого ограбил, выяснилось, когда сынишка лошадника принес из амбара седло и упряжь.
— Ты что, смеяться надо мной вздумал! — возмутился я, рассматривая эти халтурные произведения народного промысла. — Где это видано, чтобы подпругу и поводья делали из мочала? И это ты называешь седлом?
Опять начались торг и пререкания, кончившиеся небольшой доплатой и взаимным удовольствием, когда я наконец получил потертое, но удобное седло и вполне приличную кожаную упряжь.
Деревня Лужки, на которую я набрел, выйдя из леса, была довольно интересным местом. Располагалось оно вблизи стратегического в те годы города Серпухова. Дело в том, что Серпухов, Кашира и другие города и села вблизи Оки были крепостями, имеющими для Москвы большое стратегическое значение. Ока оказывалась последним серьезным водным препятствием перед Москвой для хищных кочевников и казаков, строивших свой разбойный бизнес на разграблении Руси и работорговле. Потому места эти были людными и оживленными. С той стороны реки скапливались захватчики, с этой государевы воины. Местное население крутилось между степняками, казаками и стрельцами, сильно рискуя, но и зарабатывая на пиво с медом.
Мой лошадиный барышник, крестьянин по положению, занимался не хлебопашеством, а делами купеческими и посредническими, что, судя по его большой избе, приносило неплохой доход. Жеребец, которого я у него купил, был внешне неказист, низкоросл, лохмат, но, насколько я научился понимать в лошадях, резв и вынослив. Звали его сообразно рыжей масти Гнедком. Окончательно рассчитавшись с крестьянином, я его оседлал и тотчас отправился на север в Первопрестольную столицу.
Непросыхающие после распутицы дороги были так плохи, что мой Буцефал вяз в грязи по самые бабки. Продвигались мы не то, что галопом или хотя бы рысью, а тихим шагом, медленно преодолевая длинные, однообразные версты. Ко времени, когда начало темнеть, мне, по подсчетам, удалось проехать всего-то километров пятнадцать. Однако измучились мы с лошадью так, что я принужден был искать ночевку. Остановился я на окраине большого села, попросившись переночевать в новую избу.
Впрочем, свежесрубленными были тут многие избы — село еще отстраивалось после недавнего пожара, спалившего его почти дотла. Устроив в сарае лошадь, хозяин, крепкий молодой мужик, проводил меня в горницу, где находилось еще трое постояльцев. Я вошел в помещение, перекрестился на образа и поздоровался с сидящими за столом людьми. Мне нестройно ответили и пригласили к столу. Гости пили брагу и были навеселе. Я поблагодарил за приглашение и вежливо присел с краю. Судя по платью, остальные постояльцы были людьми простого, «подлого сословия», то есть моего теперешнего круга. Мне, не спрашивая, налили в берестяную кружку немного браги и подали деревянную ложку.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 79
