Химнет снова откинулся в кресле и небрежно махнул рукой:
– Убери его. Потом вернешься и соберешь то, что он не успел.
Дрожа всем телом, второй слуга медленно убрал руки от головы и выпрямился. Увидев на полу своего товарища, он невольно вскрикнул. Но крик застрял у него в горле: слуга испугался, что этот звук оскорбит хозяина.
– Ну? – угрожающе спросил Химнет. – Давай пошевеливайся.
– Да, господин…
Слуга схватил лежащего за ноги и потащил к выходу.
– Окати его водой, – приказал Химнет. – Очухается. Теперь не станет ронять посуду, когда я погружен в размышления. Может быть…
Слуга промолчал. Что властитель имел в виду, было совершенно ясно. В самом деле, теперь юному слуге будет нелегко уронить блюдо или еще что-нибудь. Потому что отныне у него было четыре верхние конечности: две человеческие руки и два скользких, покрытых присосками зеленых щупальца.
– Когда придет в себя, скажешь ему, что он остается у меня и на прежнем жалованье! – крикнул Химнет вслед лакею.
Ну разве я не воплощение терпимости и милосердия? – подумал он. Химнет никогда не мог понять, почему слуги не любят его всей душой вместо того, чтобы бояться.
Проявив великодушие, Химнет, как всегда, пришел в хорошее настроение. Он уже собирался встать из-за стола, когда в зал вошел Термагет. Один из многочисленных советников, он подчинялся Перегрифу, который так обожал составлять распорядок дня своего повелителя, что, без сомнения, и сейчас занимался этим. Термагет славился роскошной длинной бородой и тонким умом, но числился за ним один существенный недостаток: вместо того чтобы высказывать правду, он всегда говорил то, что, по его мнению, хотел услышать Химнет. Как ни странно, несмотря на это достаточно редкое среди колдунов качество, всякий раз, когда требовалось сообщить господину неприятные известия, к Химнету посылали именно Термагета. Как предполагал Химнет, в этом смысле старик был храбрее остальных его приближенных.
– Ну, что тебе?
– Как чувствует себя мой господин этим утром? – Старик поклонился так низко, насколько позволяла его дряхлая спина.
– Как всегда, полным сил! Перестань досаждать мне дурацкими вопросами о моем самочувствии. Я знаю, что тебя, как и всех в этом замке, полном невежества, обрадует зрелище моей смерти.
Термагет протестующе вскинул руку.
– О нет, господин! Как вы могли так подумать обо мне, самом верном и преданном из ваших слуг?
– Старик, я никому не доверяю, а преданность можно купить, как вино или женщину. Так с чем ты явился? Что, опять лоцманы со своей чепухой о Кракенах, помешавших им справиться со своим делом? Я же объяснял, как с ними бороться и какой яд использовать.
– Нет, господин. Это не лоцманы. – Взгляд советника на мгновение встретился со взглядом Химнета.
– Это Червь, господин. Он желает говорить с вами.
Химнет задумался, потом неторопливо кивнул. Два эромакади, услышав новости, радостно запрыгали возле ног правителя. Термагет с тревогой следил за ними: даже простого прикосновения к этим существам было достаточно, чтобы из человека начала утекать жизнь. Только для их властелина они не представляли опасности.
– Червь? И о чем же он хочет со мной говорить?
Старший советник вновь низко поклонился и широко развел руками.
– Не знаю, мой господин. Он сказал, что будет говорить только с вами.
– И правильно. Хорошо, Термагет, ты можешь идти.
– Благодарю вас, господин.
Беспрерывно кланяясь, старик попятился к выходу. Когда у самых дверей он выпрямился и повернулся, чтобы выйти, Химнет подумал: а что, если дать эромакади шутки ради цапнуть его за пятку? Так, слегка – пусть высосут из старого мошенника не больше недельки из оставшихся ему лет. Дни таких, как Термагет, все равно проходят впустую! Но, поразмыслив, не стал: старик все равно не оценит шутки, а без этого – какое же удовольствие?
Он резко поднялся, но вместо того, чтобы направиться в зал для аудиенций, шагнул направо, по направлению к парадному залу. Огненно-алая пелерина струилась у него за плечами, словно поток крови, льющийся в золотой кубок.
Дверь в зал была замкнута чарами и запечатана заклятием; снять их можно было только голосом Химнета. Войдя, он не побеспокоился закрыть за собой дверь: тому, кто захотел бы проникнуть в зал, понадобилось бы куда больше храбрости, чем у всей дворцовой челяди вместе взятой. И чары, и заклятие были предназначены не для того, чтобы не дать кому-то войти, а для того, чтобы удержать внутри то, что было там скрыто.
Сразу за порогом начиналась ведущая вниз винтовая лестница. Химнет начал неторопливо спускаться по ней, и факелы на стенах вспыхнули сами собой. Пламя короткими почтительными поклонами приветствовало властителя. Один эромакади метнулся назад по ступеням и жадно выпил жизнь из факелов. Языки пламени, прежде чем умереть, жалобно вскрикивали. Химнет бросил через плечо недовольный взгляд, и эромакади, как нашкодивший ребенок, тут же спрятался за лестничным столбом.
Все ниже и ниже спускался хозяин Эль-Ларимара. Он миновал трубы, выводящие грязь и отбросы из замка, потом – уровень, на котором располагались темницы, и, наконец, оказался ниже мощного фундамента цитадели. Дальше не было ничего, кроме тела Земли и шахты, ведущей к нему.
Ни одно существо, греющееся под солнечными лучами, не выжило бы в этой бездне. Здесь, в непроницаемой тьме, копошились твари, никогда не поднимавшиеся на поверхность: вонючие клыкастые чудовища, готовые сожрать все, что движется, и их жертвы – жалкие слепые обитатели нор. Уродливые грибы – единственная растительность – источали призрачное зеленовато-лиловое свечение; в этом жутком саду даже воздух, казалось, цепенел от ужаса.
Химнет остановился на краю каменной плиты. Здесь шахта кончалась. Властитель медленно воздел руки и произнес:
– Алегемах! Боран вал малкузо. Явись и говори!..
Сначала не было ничего. Ни звука, ни движения в вязкой тьме – только у ног Химнета дрожали эромакади. Потом почва заколебалась, стены закачались, сверху посыпались комья влажной земли – и в следующее мгновение перед Химнетом возник Червь.
Он внезапно вырос из сердца Земли, разбрасывая грязь и раздавленные грибы. Все его тело было покрыто тускло поблескивающей слизью. Измерить длину этого тела не было дано никому, даже самому Химнету. Червь мог быть и десять футов в длину, и двадцать, и несколько сотен. А мог и обвить всю землю, свернувшись кольцом… Никто этого не знал. И никто не пытался узнать, ибо это означало неминуемую смерть. Из всех людей только Химнет был наделен властью встретиться с этим чудовищем здесь – и остаться в живых.
Червь навис над Химнетом, мерцающий и огромный, изогнув свое кольчатое туловище, словно змея, готовая прыгнуть. В отличие от длины ширина верхней части туловища Червя вполне поддавалась измерению. У земли оно было в обхвате размером с мощное дерево; выше его сужалось, и острая голова заканчивалась ртом – небольшим, чуть пошире бочонка. Из него то и дело высовывалось нечто мокрое, извивающееся и длинное – но тот, кто сравнил бы это со змеиным жалом, ошибся бы. Этот орган был снабжен четырьмя клыками и представлял собой не язык, а жуткое устройство, с помощью которого Червь пронзал жертву и высасывал из нее жизнь. Впрочем, грязь он поглощал так же охотно, как и кровь.
