—И у меня нет права голоса? А как же с самостоятельностью и привитием чувства ответственности?
—Самостоятельность приходит постепенно, то же самое относится к чувству ответственности и свободе выбора. А ты пока нуждаешься в наставнике, и твоими действиями надо руководить. Так, я отправила по электронной почте исправленное расписание на следующую неделю, а все документы с информацией о предстоящем курсе лежат у тебя на письменном столе. И не забудь лично поблагодарить доктора Фриско за то, что приберег для тебя место в летнем семестре.
Сьюзен застегнула на молнию саквояж, закрыла чемодан и подошла к зеркалу, желая в последний раз убедиться, что прическа безукоризненна и помада на губах лежит идеально.
—Да ты меня совсем не слушаешь! — воскликнула Элизабет.
Не отрываясь от зеркала, Сьюзен перевела взгляд на дочь. С того момента как девушка зашла в спальню, мать впервые удосужилась на нее посмотреть.
—Ошибаешься, я прекрасно слышу каждое твое слово.
—Видишь ли, слушать и слышать — понятия совершенно разные.
—В этом, Элизабет, ты, возможно, и права, но мы уже все обсудили.
—Никакого обсуждения не было и в помине. Мне просто приказывают.
Сьюзен слегка поджала губы, что служило признаком раздражения. Но когда она повернулась к дочери, в голубых глазах застыло холодное безмятежное спокойствие.
—Жаль, что ты так реагируешь на мои слова, но я мать и должна поступить так, как считаю нужным для твоего блага.
—Ну да, ты, разумеется, знаешь, что для меня лучше, как следует поступать, о чем думать и к чему стремиться. Одним словом, предлагаешь стать такой, как ты решила еще до осеменения спермой тщательно отобранного донора.
Элизабет слышала свой голос, сорвавшийся на крик, чувствовала горячие слезы, градом катившиеся по щекам, но остановиться уже не могла.
—Мне надоело играть роль твоего подопытного кролика с распланированным по минутам днем. Когда рассчитано и отработано каждое движение, каждый жест, только бы оправдать твои ожидания! А я хочу сама выбирать, какую одежду носить и какие читать книги. Хочу жить своей жизнью, а не быть отражением твоих амбиций.
Брови Сьюзен слегка приподнялись, на лице появилось выражение легкой заинтересованности.
—Учитывая твой возраст, подобное поведение удивления не вызывает, но ты выбрала неподходящий момент для споров и пререканий.
—Прости, в моем распорядке дня такой пункт отсутствует.
—Сарказм также свойственен подросткам, но он не украшает. — Сьюзен открыла «дипломат» и проверила содержимое. — Поговорим, когда я вернусь. Запишу тебя на прием к доктору Бристоу.
—Я не нуждаюсь в докторах. Мне нужна мать, способная выслушать и уважающая мои чувства.
—Подобные рассуждения свидетельствуют о незрелости и недостатке ума.
Элизабет в бешенстве стиснула кулаки и забегала кругами по комнате. Если она не способна в любой ситуации оставаться невозмутимой и рассудительной, как мать, значит, пришла пора проявить характер.
—Черт побери! Черт! Черт! Черт!
—Ни к чему повторять ругательства, которые вряд ли служат украшением для девушки. До конца недели у тебя есть время подумать над своим поведением. Еду найдешь в холодильнике или морозильной камере. На каждом пакете есть этикетка. Упаковочный лист на письменном столе. В понедельник ровно в восемь утра позвони в университет и свяжись с мисс Ви. Этот курс обеспечит тебе место в Гарвардской медицинской школе будущей осенью. А теперь будь добра, отнеси саквояж с одеждой вниз. Машина прибудет с минуты на минуту.
Ах, эти зерна бунта! Они уже дали ростки, которые, несмотря на боль, прорвались сквозь заброшенную пашню. Впервые в жизни Элизабет посмотрела матери в глаза и решительно сказала:
—И не подумаю!
Повернувшись на каблуках, она вылетела из комнаты и побежала к себе в спальню. С грохотом захлопнула дверь, упала на кровать и уставилась в потолок. Глаза застилали слезы. Элизабет ждала.
Вот сейчас в спальню зайдет мать, потребует извинений и покорности, но не получит ни того, ни другого.
И они по-настоящему поругаются. Мать станет грозить всевозможными карами, рассказывать об ужасных последствиях легкомысленного поведения. Они накричат друг на друга, и тогда появится шанс, что мать все-таки услышит ее.
Во время ссоры Элизабет получит возможность высказать все, что накопилось и не давало покоя в течение последнего года. Хотя теперь уже кажется, будто душа всегда протестовала против произвола матери.
Элизабет не хочет быть врачом, не желает выполнять чужую волю и неукоснительно следовать установленному распорядку дня, да еще — что уж совсем глупо — прятать в комнате новые джинсы только потому, что они не вписываются в милый сердцу матери стиль одежды.
Ей хочется иметь настоящих друзей, а не ходить на встречи, целью которых является подготовка к жизни в обществе. Как замечательно слушать ту же музыку, что и ровесницы, и как хочется узнать, о чем они перешептываются, весело болтают и над чем так заразительно смеются, пока сама Элизабет сидит взаперти!
И ее совсем не привлекает судьба вундеркинда и будущего гения.
Просто хочется быть обычным человеком, как все нормальные люди.
Она вытерла слезы и, свернувшись калачиком, уставилась на дверь.
Вот-вот должна прийти мать. Может появиться здесь каждую минуту. Конечно, она разгневана и теперь просто-таки обязана утвердить свою власть. Иначе нельзя.
«Пожалуйста, — шептала Элизабет, отсчитывая секунды, — только не заставляй меня снова идти на уступки. Ради бога, не принуждай отказываться от своих убеждений. Просто люби, и этого достаточно. Ну хоть раз в жизни».
Секунды складывались в минуты, и время словно застыло на месте. Элизабет заставила себя встать с кровати. Терпение — главное и самое мощное оружие матери. А еще непоколебимая уверенность в собственной правоте, повергающая в прах всех противников. И уж тут дочь ей не соперница.
Осознавая сокрушительное поражение, Элизабет вышла из спальни и поплелась в комнату матери.
Там не оказалось ни складного саквояжа для одежды, ни «дипломата», ни изящного чемоданчика на колесах. Еще не успев спуститься вниз, девушка поняла, что мать уехала.
Просто взяла и бросила ее, не сказав ни слова, не выслушав.
Одиночество. Элизабет оглядела прелестную опрятную гостиную. Все выглядит безупречно: от цвета обивки на мебели до продуманно расставленной мебели и произведений искусства. В семействе Фитчей антиквариат передавался из поколения в поколение. Все вокруг так и светится элегантностью.
И зияет пустотой.
Ничего не изменилось, и никогда уже не изменится.
Значит, настало время меняться самой.
Элизабет запретила себе думать, задавать вопросы и сомневаться. Поднявшись наверх, она взяла из рабочего кабинета ножницы.
