— Муссон идет, — озабоченно бросил таксист. — Я снижаюсь. И вот что, мистер, лучше бы вам найти местечко, где пересидеть.
— Долго пересиживать-то?
— А этого, — ухмыльнулся поганец, — заранее никогда не знаешь. Нереида!
Главная, она же единственная, улочка прибрежного городка опустела в одно мгновение. Впрочем, как подозревал Кирилл, она и в лучшие дни выглядела не слишком оживленной. Полоскали и хлопали, вырывались из рук тенты кафе — единственные цветные пятна в этом царстве серого. По улице, как в аэродинамической трубе, несло пыль и мусор — по большей части сухую рыбью чешую.
Вся их хваленая экология заключается, по-видимому, в отсутствии любых продвинутых производств. В том числе и очистных.
Одно слово — провинция.
По улице, впереди и справа, молоденькая блондинка боролась с ветром, попутно с помощью допотопного ключа опуская на витрину бронированную штору. Системы наведения зафиксировали цель.
Кирилл молча, придирчиво рассмотрел ракушечный браслет вокруг широкой щиколотки, мощные запястья, разношенные тапки без задников и младенчески розовые пятки. Национальный тип? В плюс зачлись тесные брючки-капри, выгодно обрисовавшие обращенную к улице и слегка оттопыренную от усилия часть тела.
Подойти. Помочь с этим идиотским ключом. Намекнуть, что прогрессивное человечество уже много лет пользуется дистанционными пультами. Изобразить в своем лице это самое человечество. Попросить убежища на время муссона: по всему видать, местные серьезно относятся к стихии. Затруднения в делах покамест не того порядка, чтобы нельзя было потратить энное количество денег в приятной компании. Сущая ерунда рядом с их экологическим сбором. Все равно, пока не починят бедняжку «Балерину», особенно не из чего выбирать.
Кирилл взялся за прокси, чтобы расплатиться и отпустить возницу, каковой автомедон уже нетерпеливо ерзал и проявлял разные другие признаки нетерпения, как вдруг кое-что на другой стороне улицы отвлекло его внимание.
Там, возле спортивного магазинчика, припарковался частный флайер, не новый, но известной модели, и производства явно не местного. Владелец стоял у раздвижных дверей, придерживая их для женщины и мальчика, и всей своей позой демонстрируя внимание и вежливость, словно этих и муссон подождет.
Вот вам щиколотка! Хитом курортной моды на Нереиде были нынче укороченные бриджи, и ничто не мешало в совершенстве разглядеть ее линии: породистые, сухие, с элегантно выступающей косточкой. Совершенно зиглиндианская — ах эта ностальгия! — щиколотка. Такой, скорее, кстати пришлась бы лакированная туфелька с немыслимым каблучком, чем прогулочно-беговой ботинок.
Рассматривая щиколотку, Кирилл, разумеется, упустил первую возможность: девица в тапках справилась сама и скрылась с улицы, захлопнув за собой дверь с табличкой «Закрыто». Однако он не расстроился. Он вообще, по правде говоря, тут же забыл про нее напрочь.
Ни одна нитка из всего, что было на особе надето, не изготовлена на Нереиде. Узкие черные бриджи, серебристо-серый облегающий жакет с карманами на груди. У брюнетки, что на пару с сыном заталкивала в багажный отсек флайера новую доску для серфинга, отличный вкус. К сожалению, всякий раз она вставала так, что он не видел ее лица.
Зато в пацаненке, болтавшемся вокруг с советами, пока мамаша, всунувшись в багажник по пояс, обустраивала там негабаритный груз, было что-то этакое... Взгляд Кирилла то и дело возвращался к нему. То ли восемь лет, то ли все двенадцать: он совершенно не разбирался в детях. И не собирался разбираться — в обозримом-то будущем.
Захлопнув багажник, дама распахнула дверцу со стороны пассажира, мальчишка резво нырнул в салон и притаился там. Леди села за водителя и, прежде чем включить двигатель, озабоченно посмотрела на клочки туч, несущиеся в небе.
— Вы выходите или как?
Кирилл мотнул головой и оскалился:
— За ними!
— Но я...
Взгляд, брошенный на него пассажиром, надолго отбил у аборигена способность возражать. Профессиональный взгляд, отработанный, чтобы держать во фрунте офицеров любого ранга... Впрочем, сейчас не до этого. Он, собственно говоря, не уверен был, что не обознался, однако не мог позволить себе упустить ее. Их. Теперь уже — их.
Бессмысленность затеи была очевидна, но некоторое время Кириллу вовсе не хотелось это признавать. «Нет, ты посмотри, посмотри! — бурчал автомедон. — Физика ей не писана. Видал, как пошла?»
Видал. Раздолбанное городское такси не годилось дорогой частной игрушке даже в подметки. Соотношение между военным пилотом Зиглинды — Кирилл мог ошибиться в ее внешности, но только не в стиле пилотирования! — и местным голопузым раздолбаем было еще оскорбительнее. «Жертва» шутя нырнула циклону под крыло и оторвалась, потерявшись среди ошметков облаков, в то время как их дребезжащую тачку ударило шквалом, накренило, тряхнуло, и что-то там в хвостовой части неприятно треснуло. Ненавижу полеты в атмосфере! Кирилл поймал себя на том, что изо всех сил напрягает ступни: будто бы топчет педали. Смешно, если посмотреть со стороны. А с другой стороны — тут еще один военный пилот Зиглинды. Вот только джойстик управления не в тех руках. Иначе еще погонялись бы, само собой. Обидно, Упустил. На роду ему, видно, написано бегать за этой семьей, всегда отставая на шаг. Он треснул себя по колену.
— Они с мальцом на пляже Раквере живут, в бунгало, — сказал таксист. — Эмигранты... откуда-то. Есть у нее свекор со свекровью, но те отдельно, в городе: он в Летной школе курсы читает. Заметные люди, их многие знают. Встретитесь еще. — И ухмыльнулся: — Чумовая баба!
Обнаружив за собой пристрастие целыми часами пялиться в пустой горизонт, Натали немедленно постаралась от него избавиться. Стеклянная стена с раздвижными дверями, обращенная к морю, большую часть суток была закрыта бамбуковыми жалюзи. У женщины, воспитывающей сына, найдутся дела поважнее, чем бесплодно себя растравлять.
Даже спустя двенадцать лет Натали не избавилась от привычки вставать рано, хотя сейчас в этом не было никакой необходимости. Она ведь не работала. Час, а то и два, прежде чем идти будить Брюса, заливать молоком хлопья, искать в комоде чистые носки без дырки. Кто-нибудь скажет, отчего дырки на носках зарождаются, когда все спят, и непременно являют себя утром, за пять минут до того, как школьному гидрокоптеру приводниться у дальнего конца дощатого мола?
Вот этот серый час между ночью и утром, между водой и небом, временем и пространством и был — ее. Сидя в гостиной, лицом к стеклянной стене, или на террасе — в зависимости от силы и направления ветра и, как тут шутят, от температуры забортной воды, — Натали наблюдала, как прилив гонит украшенные барашками волны прямо под сваи бунгало.
У Нереиды три луны, а потому график приливов непостоянен и ежедневно передается в метеоновостях. В силу специфики планеты пренебрегать этими передачами глупо. Вода подступает к дому, плещется внизу, а после отступает, обнажая до километра белого песка. Линия, от которой растут низкие, искореженные ветром ивы, проходит несколько дальше, за домом: темно-зеленая кайма вдоль пляжа. Соседей нет. Планета заселена слабо, и местные предпочитают жить в городах, где более развита инфраструктура. У Харальда и Адретт, к слову, премилый белый домик в петуньях и розах. Свекровь по сей день удивляется, чем Натали так тронул «этот сарай из гнилого штакетника».
