* * *
Что до меня, я человек куда более умеренный, и у меня нормальная, то есть эпизодическая, сексуальная жизнь.
Так было не всегда. Едва утратив то, что связывало меня с детством, я сделался сексуально ненасытным. В то время количество для меня было куда важнее качества. Мне хотелось перепробовать все сласти, а прилавки так и ломились.
Пышки и прочие сладкие штучки, пускавшие меня в свою постель, были все как одна прехорошенькие. Самое странное, что я добивался их благосклонности без особых усилий. Моим приятелям-красавчикам, случалось, давали от ворот поворот, а я со своими неплохими, но заурядными внешними данными всякий раз попадал в яблочко. У меня был козырь, был дар — дар слова. Подростку это может очень пригодиться, особенно если он не высокий блондин с голубыми глазами. Мне всегда удавалось уболтать девушку, и тактика не менялась: лучезарная улыбка, комплимент, немножко юмора — и готово дело. Так я развлекался много лет — до первой сердечной раны.
* * *
Ее зовут Софи. Я встретился с ней у Пьера, второго моего лучшего друга. Он, в отличие от Алена, гуляет на законных основаниях, и его любовные отношения никогда не выходили за рамки секса. Ему невыносима сама мысль о том, что можно постоянно жить с женщиной и что эта женщина станет последней. Ему кажется, что красивых цветов слишком много, для того чтобы сорвать один-единственный.
Пьеру хочется осчастливливать всех подряд, без всяких исключений, и, по-моему, это стремление свидетельствует о его порядочности. Уважение к женщине — вот что для него главное. Ему не по душе бессовестные измены Алена, такое поведение он считает недостойным мужчины, и, несмотря на дружбу, между ними часто происходят яростные словесные битвы, в которых я выступаю обычно в роли адвоката дьявола, соглашаясь то с одним, то с другим.
Но я о Софи… Впервые я увидел ее в марте 1984 года. Пьер, тогда только-только начавший работать на телевидении, устроил вечеринку по случаю своего повышения по службе: его назначили заместителем главного редактора спортивной программы, — впрочем, Пьер всегда найдет повод для праздника. Мы с Аленом радовались и за друга, и за себя: билеты на матчи нашей любимой команды нам теперь были обеспечены. Жил Пьер в роскошной квартире, доставшейся ему от отца, который умер несколькими годами раньше; у нас с Аленом там было любимое местечко — дьявольски удобный диван в прихожей, и в тот вечер, развалившись, как обычно, на нашем диване, мы строили из себя гнусных типов: разглядывали входящих девушек и выставляли им отметки. Свинство, конечно, зато весело.
— Нет, ты только посмотри на эту, Ален! Правда же, на Барбру Стрейзанд похожа?
— Ну да, шнобель точь-в-точь, вот только с талантом наверняка нестыковка… Для одной женщины и то и другое разом, согласись, слишком круто.
— Так сколько ты ей ставишь?
— Тройку — по десятибалльной системе.
— Ну, ты суров!
— Никогда не любил Стрейзанд.
К женщинам Ален всегда был куда придирчивее меня. После двадцатой выставленной оценки он отправился за выпивкой, тут-то на пороге и возникла Софи. Не могу описать, что я тогда почувствовал. Высокая, с кошачьей грацией, и при этом элегантность и изысканность, каким обучиться невозможно. Девушка из тех, рядом с которыми любой смотрится лакеем, из тех, что даже голышом выглядят так, словно одеты в платье из последней коллекции лучшего модельера.
Она мимолетно мне улыбнулась, и я прирос к месту. Обычно женщина, подарившая мне улыбку, вскоре оказывалась в моей постели, и на этом, по сути, все и заканчивалось, но на этот раз я, сам не знаю почему, понял: все пойдет иначе. Тем не менее она мне улыбнулась. Я выждал еще несколько минут и переместился в гостиную, где вечеринка набирала обороты и колонки гремели последним диском Лайонела Ричи[1]. Пьер болтал с одной из прежних своих подружек, Жюдит, девицей ничем, кроме вечной готовности запрыгнуть в койку, не примечательной, и сегодня вечером ее готовность не должна была пропасть даром. Что касается Алена, то он отдал предназначенный мне стакан блондинке с огромной грудью, такую только у порноактрис и увидишь, и теперь трепался с ней. Я заметил, что блондинка еще и окольцована, — вечер для моего друга явно удался!
Софи разговаривала у стола с закусками с какими-то людьми. Пятясь, я незаметно подобрался к ним, дабы послушать, о чем говорят. Беседовали о путешествиях. Но тут Софи заметила мои маневры и хлопнула меня по плечу. Я вздрогнул от неожиданности.
— Привет, я Софи.
— Привет, я Жюльен, друг…
— Да знаю я, кто вы, — Пьер уже сказал.
— Надеюсь, он этим и ограничился?
— Нет, добавил, что вы бабник, и посоветовал вас остерегаться.
— Явный перебор, я прос…
— Ладно, расскажите лучше, чем вы занимаетесь в жизни…
Не дала договорить — будто ей вообще неинтересно, что я собираюсь сказать. Меня словно заморозило от этого.
— Я актер, то есть пытаюсь стать актером. Знаете, что про актеров говорят?
— Нет.
— Актер только тогда актер, когда играет!
— Ну и где же вы играете?
Пока нигде, пока только подумываю насчет одной пьесы.
— Ясно. Безработный.
Я привык импровизировать и смешить слушателей, а этой красотке хватило пары слов, чтобы смешать меня с грязью. Мне стало стыдно за свое выступление — будто меня освистали. Требовалось срочно взять себя в руки.
— А вы чем занимаетесь?
— Я стюардесса.
— А-а-а, бортпроводница: по мужику в каждом порту и еще парочка на борту!
Не успев договорить, я уже понял, что натворил. Хотел всего лишь складно пошутить, а вместо этого нагрубил, да так, что если бы мог дать себе хорошего пинка — непременно пнул бы.
— Xa-xa-xa, забавно! Мне бы такое в голову не пришло, но доля правды в этом естъ…
Господи! Она что, посмеялась моей идиотской шутке! Из вежливости или ей на самом деле нравятся пошлые хохмы? Приятнее было думать, что из вежливости… Остаток вечера мы провели за разговорами, начисто забыв про других гостей, и за это время я успел узнать, что она терпеть не может вечеринок вроде этой, потому что обычно там тусит лишь тупая и нудная публика.
— Спасибо за комплимент.
— Я не сказала, что не бывает исключений.
Здесь, по мнению Софи, собрались детки богатых родителей, жившие на папины и мамины денежки. Высказывалась она довольно резко и жестко, но не сказать что совсем уж ошибалась: мы и впрямь принадлежали к золотой молодежи. Тем не менее я попытался возразить, сказал, что мы не выбираем, где родиться, и никто, дескать, не знает, на какую подстилку нас аист сбросит, но она на это ответила:
