– Да, Господи, – воскликнул тот человек и упал на колени.
– Наше́й крокодильчика.
– Что слышал. Нашей крокодила на карман. Не пожалеешь.
И взял тот человек все рубахи свои и нашил на карманах знак крокодила, и вот, се, вдруг премного выросли продажи его, и была ему великая радость, тогда как в стане врагов его стоял стон и скрежет зубовный, и кто-то сказал: „Милостив Господь, Он упокоит меня на пажитях злачных. Один вопрос – смогу ли я потом встать“».
Образ Сиднея Кугельмаса в романе «Госпожа Бовари»
Кугельмас, профессор классической словесности в Сити-колледже,[1]был снова несчастлив в браке. Дафна Кугельмас оказалась мещанкой. Вдобавок у него было два олуха от первой жены, Фло, и он сидел по уши в алиментах и хлопотах о потомках.
– Откуда я знал, что так повернется? – жаловался Кугельмас своему психотерапевту. – Мне казалось, в Дафне что-то есть. Кто же подозревал, что однажды она сорвется с катушек и раздуется, как дирижабль? Потом, у нее водились деньжата. Само по себе это не основание для женитьбы, но и не может повредить толковому человеку. Вы меня понимаете?
Кугельмас был лыс и мохнат, как медведь, но у него была душа.
– Мне нужна другая женщина. Мне нужен роман. Возможно, по мне не скажешь, но я из тех, кому необходима романтика. Я не могу жить без нежных чувств, без флирта. Я не становлюсь моложе и, пока не поздно, хочу заниматься любовью под песни гондольеров, сидеть за столиком в «21»,[2]потягивать красное вино, острить и молчать, глядя в ее глаза, в которых отражаются свечи. Вы слушаете?
Доктор Мандель поерзал в кресле и сказал:
– Роман ничего не решит. Не будьте наивны. Ваши проблемы значительно глубже.
– Само собой, я не намерен терять головы, – продолжал Кугельмас. – Второго развода я не потяну. Дафна выпьет из меня последние соки.
– Мистер Кугельмас…
– Но Сити-колледж исключается, потому что Дафна тоже там работает. Не то чтоб у нас на кафедре кто-то поражал воображение, но среди студенток, знаете…
– Мистер Кугельмас…
– Помогите мне. Прошлой ночью я видел сон. Я скакал по лужайке с корзинкой для пикника в руках, и на корзинке было написано «Варианты». Потом я заметил, что корзинка – дырявая.
– Мистер Кугельмас, худшее в вашем положении – начать действовать. Постарайтесь просто описать свои переживания, и мы вместе подвергнем их анализу. Вы достаточно опытный пациент, чтобы не рассчитывать на моментальное улучшение. В конце концов, я ведь психоаналитик, а не волшебник.
– В таком случае мне, вероятно, нужен волшебник, – сказал Кугельмас, вставая с кресла. И на этом прервал курс психотерапии.
Недели через две, когда Кугельмасы, как старая мебель, пылились дома, зазвонил телефон.
– Я возьму, – сказал Кугельмас. – Слушаю.
– Кугельмас? – спросил голос. – Кугельмас, это Перский.
– Кто-кто?
– Перский. Если угодно – Великий Перский.
– Простите?
– Я слышал, вы по всему городу ищете волшебника. Не хватает экзотики? А?
– Ш-ш-ш, – прошипел Кугельмас. – Не вешайте трубку. Откуда вы говорите, Перский?
На другой день пополудни Кугельмас одолел три лестничных марша в обветшалом доме в бедном квартале Бруклина. Вглядываясь во мрак коридора, он нашел нужную дверь и позвонил. Я еще пожалею об этом, сказал он себе.
Через мгновенье его приветствовал невысокий худой человек, бледный, как пергамент.
– Вы и есть Великий Перский? – спросил Кугельмас.
– Перский Великий. Хотите чаю?
– Нет. Хочу романтики. Хочу музыки. Хочу любви и красоты.
– А чаю не хотите? Надо же. Ну хорошо, садитесь.
Перский удалился и, судя по звукам, стал передвигать какие-то коробки, мебель. Потом он вернулся, катя перед собой большой ящик на скрипучих колесиках. Он убрал с него несколько старых шелковых носовых платков и сдул пыль. С виду это была дешевая китайская горка с облупившимся лаком.
– Так. И в чем подвох? – спросил Кугельмас.
– Одну минуточку, – ответил Перский. – Это совершенно дивный трюк. Я готовил его к съезду пифийского ордена,[3]но не собрали кворум. Полезайте.
– Внутрь? Шпагами будете протыкать?
– Вы где-то видите шпаги?
Кугельмас скорчил недоверчивую мину и, ворча, полез в шкаф. Прямо перед собой он увидел пару нелепых брильянтов, приклеенных к ободранной фанере.
– Знаете, если это розыгрыш… – пробормотал он.
– А что не розыгрыш? Теперь внимание. Стоит мне поместить в шкафчик вместе с вами какой-нибудь роман, закрыть дверцы и трижды постучать, как вы немедленно перенесетесь в эту книгу.
Кугельмас исподлобья посмотрел на волшебника.
– Я вам говорю, – заверил Перский. – Чтоб у меня рука отсохла. Впрочем, необязательно роман. Рассказы, пьесы, стихи. Вы можете повстречать любую из женщин, созданных величайшими авторами на свете. Любую, о какой только мечтали. К вашим услугам лучшие из лучших. Когда надоест – кричите, и я в полсекунды возвращаю вас назад.
– Скажите, Перский, вас давно выписали?
– Поверьте, это сервис высокого класса.
Но Кугельмасу не верилось.
– Я умоляю. Вот в этой трухлявой коробке можно устроить такое путешествие?
– За пару десяток.
Кугельмас вынул бумажник.
– Ну, допустим, – сказал он.
Перский сунул деньги в карман брюк и повернулся к книжным полкам.
– Так кого изволите? Сестру Керри? Фрекен Юлию? Офелию? Может быть, что-то из Сола Беллоу? Слушайте, а как вам Кармен? Хотя, пожалуй, для вас это уже тяжеловато.
– Француженку. Я хочу настоящую французскую любовницу.
– Нана?
– А бесплатно?
– Наташа из «Войны и мира»?
– Лучше француженку. Знаю! Эмма Бовари! А? По-моему, это именно то, что надо.
