Серенькие эти комочки вовсю разевали клювы и орали кто во что горазд, но через некоторое время Д. стал различать голоса пронзительные, возмущенные, смешливые. Постепенно он уверился, что это не такая уж доразумная потребность общения, что-то в ней было разумное, да ведь и сама эта потребность была ему симпатична именно своей разумностью, где не обязательно что-то обсуждать, а только бы пообщаться.
* * *
Жил-был ученый-цитолог Владимир Яковлевич Александров. Лауреат многих премий, автор важных работ и открытий. Мы с ним дружили.
В академическом журнале «Успехи современной биологии» он в 1970 году напечатал прошумевшую тогда статью «Проблемы поведения на клеточном уровне».
Он подарил мне оттиск и надписал:
«Дорогой Даниил Александрович, в клетке душа есть, а то ее и у нас не было бы».
Владимир Яковлевич пришел к своему убеждению в результате многолетних экспериментов. Он применял термин «целенаправленные движения клеток». Его результаты сходились со взглядами Беклемишева, П.Г.Светлова, А.А.Любищева. У нас в биологии, несмотря на идеологическое засилье материализма, тем не менее существовало все годы сообщество ученых-виталистов. Идеализм продолжал развиваться, несмотря на запреты. Владимирович Яковлевич Александров был одним из его творцов.
* * *
Профессор в родильном доме обратил мое внимание на то, как в Библии сказано: Адама Господь вылепил из глины и потом вдохнул в него дух. Был ли Адам уже в возрасте, ничего не сказано, но был момент решающий, когда глина обрела душу — Господь вдохнул. «Так оно и происходит, — утверждал профессор. — Вы должны знать, — сказал он мне, — что то же произошло и с вашей дочерью. Есть момент, когда в человеческом зародыше вдруг появляется душа. Я наблюдаю это уже годы. Откуда она появляется? Не знаю. Кто-то вдохнул, лучше не скажешь. Иногда это происходит в зрелости, иногда вовсе не происходит, то есть, наверное, душа появляется, кто-то ее тоже вдохнет, но она не уживается или гибнет. Но вы должны знать, каждая мать должна знать, что в ее ребенка Господь вдохнул душу. То есть она Божественного происхождения, и ваш ребенок обладает душой, которую ему дал Господь».
Ты скажешь, что это религия, но ведь ты не будешь отрицать, что у нее откуда-то появилась душа. Что эта душа не наша создание, она принадлежит не нам. Я верю профессору. Но все-таки мы с тобой тоже участвовали. А что-то появилось и помимо нас. Знаешь, это, конечно, не наука, но профессор считал, что это больше чем наука.
* * *
22 июня 1941 года спустя несколько часов после начала Великой Отечественной войны выступил по радио Черчилль и заявил, что Англия будет бороться с гитлеровской Германией до конца. Он не стал упрекать Сталина за то, что тот заключил союз с Гитлером. По этому поводу Черчилль сказал: «Если мы будем пытаться поссорить прошлое с настоящим, мы проиграем будущее». Это изречение определило для англичан всю военную политику. Хотя с июня 1941 года по осень 1942-го русский фронт, как он выразился, казался ему «обузой, а не подспорьем».
* * *
Долго я не мог понять, откуда у Л.Толстого такая нелюбовь к Шекспиру, особенно к «Королю Лиру». И ведь потратил столько времени, чтобы его изничтожить. Изучил первоисточники, староанглийские предания, замотивировал, доказал. Хотя все равно эта трагедия Шекспира не пострадала, осталась для меня столь же великой. Но чего он, Толстой, на нее ополчился с такой явно неадекватной яростью? Ведь сам же спустя годы ушел вслед за Лиром из дома.
Б.Эйхенбаум, известный литературовед, написал на сей счет — Толстой увидел в Лире своего двойника. А это невыносимо. Поэтому и обрушил на него свой гнев: «Нет, нет, это не я, Лир просто вздорный старик, с нелепыми поступками».
* * *
Когда я читал книги, мне нравилось прервать и гадать, куда повернет автор. Вот Чехов. И каждый раз, когда я понимал, что герой Лаптев должен поступить так, выходило иначе, и я соглашался, понимал, что это правильно.
* * *
Было это в 1980-х годах, заседала Топонимическая комиссия при Ленсовете. Среди вопросов было переименование Пушкарской улицы. Партком и дирекция Электротехнического института предлагали переименовать ее в улицу имени профессора Богородицкого. Ректор института, депутат, заслуженный профессор, кажется, еще и лауреат и пр., и пр. Ордена, звания… Недавно умер, надо почтить его память. Возражений нет?
Вел заседание какой-то зам и председатель Ленсовета, тоже известный тогда, а ныне, хоть убей, не вспомнить фамилии. Я поднял руку — против. Этот начальник поморщился — почему вы против? Я говорю — старинное название, со времен Петра, жили пушкари, словом, всякие исторические доводы. Разумеется, никого они не тронули. Народ-то не питерский, все пришлые, из провинции. Думаю — плохо дело.
Секретарь парткома ЛЭТИ: Мы-то думали, что вы, товарищ Гранин, нас поддержите, вы певец ученых, это ваши герои, что же вы против?
Председатель: Давайте, Даниил Александрович, не будем нарушать традиции, мы всегда решаем единогласно.
Гранин: Так ведь я о ваших интересах думаю.
Председатель: Это как понять?
Гранин: Как, по-вашему, будут называть эту улицу?
Председатель: (Пожимает плечами.)
Гранин: Богородицкая, не так ли? Никто не вспомнит о профессоре. Появится Богородицкая — типично церковное название. По решению, между прочим, коммуниста такого-то, одного из руководителей Ленсовета.
Наступило молчание.
Председатель: Да-а-а. Неудачная фамилия. (Задумался.)
Гранин: А нельзя ли внутри института назвать какую-нибудь лабораторию именем профессора Богородицкого?
Председатель: Действительно, товарищи из ЛЭТИ. Хорошее предложение. Кто за?.. Единогласно. Отлично.
Минута откровенности
Однажды один из моих знакомых академиков в минуту откровенности выложил свои размышления о судьбах некоторых знакомых мне ученых.
— Из всех, кто забрался наверх и сохранил интеллигентность, я знаю лишь Андрея Дмитриевича Сахарова. И зато какая участь постигла его, как жестоко исторгла среда «допущенного туда», каким отступником сочла. Сахаров оставался в генеральском обществе самим собой, не подлаживался и, что любопытно, отдавал должное генеральско-солдатскому юмору, острословию, не без удовольствия рассказывал мне байку: «поставь и направь». Это, мол, ваше дело, ученых, наше генеральское — все остальное.
Братья Анатолий и Борис Александровы, оба талантливые физики, второе их пополнение, Евгений Борисович, тоже выдающийся физик; братья Вавиловы, оба крупные ученые; Мигдалы — отец и сын, академики; Линники — отец и сын, отец физик, сын математик, оба академики высшего класса. Что это, передается по наследству?
Евгений Борисович Александров с детства задавал отцу бесчисленные вопросы: Луна — какая она? Очень большая? Как дом? А Земля? Еще больше? Отец отвечал как ученый, открывая перед мальчиком совокупности мира.
