— Мне, собственно, здесь не так уж плохо, — заметил Алек. — Но не могу же я вечно болтаться в воздухе.
— Нет, наверное, — произнесла Дэрин, пытаясь сосредоточить взгляд на кончиках клинков.
Капитан, возможно, не догадывается, чьим сыном является Алек, но понятно, что мальчик — австриец, а день, когда Австро-Венгрия официально вступит в войну с Британией, не далек. И уж тогда капитан ни за что не отпустит жестянщиков.
А это несправедливо, учитывая, что Алек уже дважды спас воздушный корабль и его экипаж: сперва от смерти во льдах, когда обеспечил их пищей, а затем от германцев, когда предоставил двигатели, позволившие им всем сбежать.
Между тем немцы по-прежнему охотятся на Алека, чтобы закончить то, что уже проделали с его родителями. Кто-то ведь должен быть и на его стороне!
За прошедшие дни Дэрин постепенно пришла к выводу, что готова сама стать этим кем-то.
Ее внимание привлекло трепетание в небе, отчего она опустила согнутую руку с саблей.
— Что, достаточно? — не преминул съязвить Алек.
— Да погоди ты, — отмахнулась Дэрин, пытаясь вникнуть в смысл неистовых движений сигнальщика. — Это Ньюкирк.
Флажки еще несколько раз повторили свои движения.
— Две дымовые трубы в сорока милях отсюда, — произнесла Дэрин, машинально нащупывая свисток. — Германские броненосцы!
Вскоре весь корабль огласился воем боевой тревоги, который одна за другой подхватывали ищейки.
Экипаж теснился на верхней палубе, укрепляя пневматические пушки и скармливая дротики стрелковым мышам. Ищейки полезли по вантам, вынюхивая в мембране «Левиафана» возможные протечки водорода.
Дэрин с Алеком вращали ворот лебедки, спуская медузу с Ньюкирком.
— Оставим его на тысяче футов, — сказала Дэрин, отслеживая высоту по отметинам на канате. — Повезло ему. Оттуда все сражение видно.
— Да какое тут сражение? — удивился Алек. — Что может воздушный корабль против двух броненосцев?
— Я вот думаю: а слабо нам простоять с часок неподвижно, чтобы не завелось тех самых скверных привычек?
Алек закатил глаза.
— Дилан, я серьезно, а ты… У «Левиафана» же нет тяжелых орудий. Как мы будем с ними сражаться?
— Живой водородный летун — махина очень даже серьезная. Плюс у нас еще несколько авиабомб и стрелковые мыши… — Голос у Дэрин осекся. — Постой-постой… Ты, кажется, сейчас сказал «мы»?
— Не понял?
— Ну это… «Как мы будем с ними сражаться»? Словно ты один из нас!
— Ну да, а что? — Алек посмотрел себе под ноги. — В конце концов, я с моими людьми служу на этом корабле, даром что вы — кучка безбожников-дарвинистов.
Дэрин улыбнулась, закрепляя канат летучей медузы.
— Я непременно доведу это до капитана, когда он в следующий раз спросит, шпионишь ты на жестянщиков или нет.
— Как любезно с твоей стороны. — Алек, подняв голову, встретился с ней взглядом. — Но это вопрос не праздный: будут ли офицеры доверять нам в бою?
— А почему бы нет? Ты же спас корабль, дал нам двигатели от твоего шагающего штурмовика!
— Да, но не окажись я столь щедрым, мы бы все еще торчали на том леднике. Или, что вероятнее, сидели бы в германском плену. Так что я действовал не только по дружбе.
Дэрин нахмурилась. Быть может, все и вправду не так просто, учитывая предстоящее сражение. Люди Алека и экипаж «Левиафана» стали союзниками практически случайно, лишь несколько дней назад.
— Ты обещал только доставить нас в Османскую империю, — сказала она негромко, — а не биться против других жестянщиков.
Алек кивнул.
— Именно так будут рассуждать ваши офицеры.
— Ну а сам ты как рассуждаешь?
— Мы будем выполнять приказы. — Он кивнул в сторону носовой части. — Вон, видишь? Клопп с Хоффманом уже действуют.
И вправду, двигатели в массивных гондолах по обеим сторонам корпуса теперь ревели громче, пуская в воздух густые облака выхлопов. Один вид моторов жестянщиков на дарвинистском воздушном судне лишний раз напоминал о странном симбиозе, который теперь представлял собой «Левиафан». В отличие от судовых моторов-маломерок британского производства, эти ревели и дымили как заправские паровозы.
— Может, бой даст тебе шанс себя проявить, — сказала Дэрин. — А теперь не мешало бы присоединиться к твоим людям. Нам понадобится хорошая скорость, чтобы к ночи нагнать броненосцы. — Она хлопнула Алека по плечу. — Только смотри, не убейся ненароком.
— Постараюсь как-нибудь, — улыбнулся Алек и, отсалютовав, добавил: — Удачи, мистер Шарп.
Повернувшись, он побежал по палубе.
Интересно, что сейчас думают офицеры на мостике? «Левиафан» с часу на час готовится вступить в битву, с новыми, едва опробованными двигателями на борту; и управляют ими те, кто по всем резонам должен сражаться на другой стороне. Хотя у капитана, собственно, выбор тоже не ахти какой. Он может или полагаться на жестянщиков, или же беспомощно скользить по воле ветра.
А Алеку со спутниками остается или окончательно примкнуть к дарвинистам, или потерять единственных союзников. Если вдуматься, ни у кого особого выбора нет.
Дэрин тяжело вздохнула: какую все-таки неразбериху несет с собой война.
•ГЛАВА 2•
Направляясь к машинной палубе, Алек размышлял, был ли он полностью искренним в разговоре с Диланом.
Отношение к предстоящей атаке было у него, прямо скажем, двойственным. Со времени бегства Алеку и его спутникам доводилось десяток с лишним раз вступать в стычки с германцами, а то и с согражданами, австрийцами. Но тогда он защищался, а эти немецкие броненосцы совсем ему не угрожали.
В радиограммах, которые удалось подслушать графу Фольгеру, сообщалось, что с началом войны два корабля оказались заперты в Средиземном море. После того как англичане перекрыли Гибралтар и Суэцкий канал, броненосцы лишились возможности возвратиться в Германию и всю прошлую неделю фактически скрывались.
Алек знал, каково оно, когда враги идут по твоему следу, а сам ты втянут в заваруху, затеянную кем-то другим. И вот теперь он помогает дарвинистам отправить на дно морское два судна, полные живых людей.
Под ногами рокотал громадный зверь. Реснички на его боках колебались, словно трава под ветром, медленно разворачивая корабль на новый курс. Вокруг носились птицы-фабрикаты, некоторые уже в боевой оснастке, с подвешенным оружием. Еще одно различие: на этот раз предстоит сражаться бок о бок с этими созданиями, хотя ему с детства внушалось, что это бездушные, богомерзкие твари. Однако не прошло и четырех дней пребывания на воздушном корабле, как их клекот и крики стали восприниматься как нечто вполне естественное. За исключением разве что ужасных летучих мышей со стрелами, здешнее искусственное зверье было в чем-то даже симпатичным.
