Она боялась этих встреч, а дни, когда к Дональду почти возвращался разум, ненавидела даже больше, чем те, когда он едва узнавал ее, и ей начинало казаться, что она не имеет к этому человеку никакого отношения. Неужели она когда-то была за ним замужем? Неужели когда-то она любила его?
Но со временем ее визиты начали отрицательно сказываться на нем.
– К сожалению, ему становится только хуже после ваших приездов, – пожаловались ей сиделки.
Наконец ее попросили больше не приезжать в клинику.
Лидии некому было признаться, как она рада, что избавлена теперь от необходимости навещать мужа. Самыми близкими родственниками Дональда были его старший брат с женой.
Они никогда не одобряли этого брака, и хотя и считали своим долгом поддерживать отношения с невесткой, между ними не было ни искренности, ни признаков дружелюбия, ни капли человеческого тепла.
Брат Дональда, полковник Брайант, ежеквартально присылал Лидии чек на небольшую сумму, всякий раз сопровождая посылку просьбой придерживаться строгой экономии.
Когда же он взял в свои руки бразды правления в доме и поместье, Лидия была благодарна ему и даже пыталась оплачивать свои текущие расходы из собственных скромных средств, тех денег, что достались ей в наследство после смерти родителей.
Осиротевшую в шестнадцать лет Лидию воспитал брат матери, настоятель небольшой церкви в Шропшире.
Он умер через два года после ее свадьбы, и с его кончиной она оказалась одна, без родственников, если не считать нескольких троюродных сестер, которые были слишком заняты собственной жизнью, чтобы интересоваться ее делами.
Лишь одному человеку Лидия писала письма – Эвелин Маршалл, подруге матери. Ответные письма всегда были полны глубокой любви и здравого смысла и помогали ей справляться с тяготами ее нынешнего существования.
Миссис Маршалл также присылала ей книги. В годы тоскливого одиночества они стали для Лидии верными спутниками и друзьями, скрашивавшими ей жизнь.
Окруженная людьми, созданными исключительно ее воображением, она жила иллюзиями – ела, спала и читала, проворно передвигалась по безмолвному дому, в котором когда-то провела несколько счастливых лет, будучи молодой женой.
Кто мог предвидеть, что Дональд когда-нибудь станет таким, каким она видела его в последний раз? Тогда перед ней был – нет, не человек, а животное. Вернее, дикий зверь, который в припадке безумия, рыча, пытался растерзать ее своими сильными руками.
В камине громко стрельнул уголек. От неожиданности Лидия вздрогнула, затем встала, пригладила волосы и включила свет.
Взгляд ее упал на висевшее над камином зеркало, и она увидела в нем собственное отражение – темно-синие глаза, темные волосы, зачесанные назад, открытый высокий лоб.
«Мне уже двадцать семь, – подумала она. – Двадцать семь! И вот придется начинать жизнь заново».
Неожиданно со скрипом открылась дверь. Лидия резко обернулась, будто устыдившись того, что кто-то мог увидеть, что она разглядывает себя в зеркале. Но нет, это всего лишь слуга принес чай.
Какое-то время Лидия наблюдала за тем, как он ставит на стол серебряный чайник и тарелки с сэндвичами и пирожными, к которым она редко притрагивалась, и вдруг неожиданно для себя сказала:
– Я получила известие от полковника Брайанта, Маршэм.
Эти слова вырвались совершенно случайно, против ее воли, и она тут же умолкла, как будто у нее перехватило в горле. Однако Маршэм проявил должное понимание.
– Известие о хозяине, мадам? – участливо спросил он, глядя ей в глаза.
Лидия кивнула.
– Когда полковник в последний раз был здесь, он сказал, что брат плох. Я ожидал этого, мадам.
Слуга глубоко вздохнул, и Лидия поняла: с его стороны это был самый корректный и общепринятый способ выразить соболезнования. Внезапно она почувствовала, что теряет над собой власть.
В следующее мгновение Лидия с криком развернулась и бросилась вон из комнаты. Она взбежала вверх по лестнице, скорее нащупывая, чем видя перед собой ступеньки, и, влетев в спальню, сильно, со стуком захлопнула за собой дверь. Чувствуя, как по щекам струятся слезы, а тело сотрясают рыдания, она бросилась на постель. Но, даже горько рыдая, даже понимая, что теряет контроль над собой, Лидия отдавала себе отчет в том, что плачет скорее от облегчения, чем от горя.
– Я свободна, – повторяла она сквозь рвущиеся из горла рыдания. – Я свободна!
И от звука собственного голоса ей становилось стыдно.
Глава 2
Сидя в вагоне поезда, который шел до Вустера, Лидия смотрела в окно.
Она совершенно не представляла себе, что ждет ее в будущем. Знала лишь, что все ближе и ближе подъезжает к дому Эвелин Маршалл, чувствовала, что с каждой минутой в ней возрождается прежняя надежда на лучшее, возвращается былая энергия.
Казалось, тяжкий груз, так давивший ей на плечи, куда-то исчез, свинцовые тучи тоски и одиночества окончательно рассеялись. Впервые за много лет она почувствовала себя молодой и готовой радоваться жизни.
В ответ на письмо Лидии, в котором та сообщала, что наконец обрела свободу, Эвелин прислала неожиданную и лаконичную телеграмму.
Жду. Приезжай как можно скорее. Сообщи дату приезда. С любовью, Эвелин.
«Это абсолютно в духе Эвелин», – подумала Лидия, читая телеграмму, и невольно улыбнулась.
Эвелин Маршалл всегда принимала решения быстро, но взвешенно, и они не предполагали ни отказа, ни сомнений.
Как и все остальные знакомые Эвелин, Лидия была готова, не испытывая угрызений совести, переложить бремя своих забот на ее плечи, передоверить ей право разрешать трудности, которые ей самой в данный момент представлялись непреодолимыми.
Когда Лидия и Дональд поженились, он без околичностей объявил, что она непременно должна родить ему ребенка. В случае, если она не подарит ему наследника, по его смерти все его деньги и имущество – и счета в банке, и недвижимость – переходили по завещанию семье его брата.
Овдовев после семи лет супружества, Лидия осталась с теми же скромными средствами, какие были у нее до свадьбы. Двести фунтов в год, завещанные отцом, однако если принять во внимание колебания курса, ее доход часто бывал существенно меньше.
И вот теперь ей нужно было как можно скорее принять решение относительно собственного будущего. Чем же ей заняться? Надо признать, Лидия ощущала себя совершенно непригодной к какой бы то ни было деятельности, но ведь чем-то заниматься, где-то работать все равно придется.
Лет пятьдесят назад она могла бы рассчитывать лишь на место гувернантки с самым скромным жалованьем, но кому нужны гувернантки в наши дни, когда школы обеспечивают куда более высокий уровень образования?
Собственное положение казалось ей почти безнадежным, и Лидия была благодарна судьбе за то, что в данный момент могла отложить все неурядицы до встречи с Эвелин.
