Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
На радио около пятидесяти штатных сотрудников. Среди них имеются дворяне, евреи, бывшие власовцы. Есть шестеро невозвращенцев — моряков и туристов. Есть американцы русского и местного происхождения. Есть интеллигентный негр Руди, специалист по творчеству Ахматовой.
Попадаются на радио довольно замечательные личности. Есть внучатый племянник Керенского с неожиданной фамилией Бухман. Есть отдаленный потомок государя императора — Владимир Константинович Татищев.
Как-то у нас была пьянка в честь дочери Сталина. Сидел я как раз между Татищевым и Бухманом. Строго напротив Аллилуевой.
Справа, думаю, родственник Керенского. Слева — потомок императора. Напротив — дочка Сталина. А между ними — я. Представитель народа. Того самого, который они не поделили.
Мой редактор по образованию — театровед. Работал на московском телевидении. Был тарифицирован в качестве режиссера. Поставил знаменитый многосерийный телефильм «Будущее начинается сегодня». Стал задумываться об экранизации Гоголя. Поссорился с начальством. Эмигрировал. Обосновался в Нью-Йорке. Поступил на радио.
Тарасевич быстро выучил английский. Стал домовладельцем. Увлекся выращиванием грибов. Я не оговорился, именно грибов. Подробностей не знаю.
Первые годы все думал о театре. Пытался организовать труппу из бывших советских актеров. И даже поставил один спектакль. Что-то вроде композиции по «Миргороду».
Премьера состоялась на Бродвее. Я был в командировке, пойти не смог. Потом спросил у одного знакомого:
— Ты был? Ну как?
— Да ничего.
— Народу было много?
— Сначала не очень. Пришел я — стало значительно больше.
Тарасевич был довольно опытным редактором и неглупым человеком. Вспоминаю, как я начинал писать для радио. Рецензировал новые книги. Назойливо демонстрировал свою эрудицию.
Я употреблял такие слова, как «философема», «экстраполяция», «релевантный». Наконец редактор вызвал меня и говорит:
— Такие передачи и глушить не обязательно. Все равно их понимают только аспиранты МГУ.
Года три у нас проработал внештатным сотрудником загадочный религиозный деятель Лемкус. Вел регулярные передачи «Как узреть Бога?». Доказывал, что это не так уж сложно.
Тарасевич, поглядывая на Лемкуса, говорил:
— Может, и хорошо, что нас глушат. Иногда это даже полезно. Советские люди от этого только выигрывают.
Лемкус обижался:
— Вы не понимаете, что такое религия. Религия для меня…
— Понимаю, — жестом останавливал его Тарасевич. — Источник заработка.
В коридоре мне попался диктор Лева Асмус. Лева обладал красивым низким баритоном удивительного тембра. Читал он свои тексты просто, выразительно и без эмоций. С той мерой равнодушия, которая отличает прирожденных дикторов.
Асмус проработал на радио восемь лет. За эти годы у него появилась довольно странная черта. Он стал фанатиком пунктуации. Он не только следовал всем знакам препинания. Он их четко произносил вслух. Вот и теперь он сказал:
— Привет, запятая, старик, многоточие. Срочно к редактору, восклицательный знак.
— Что случилось?
— Открывается симпозиум в Лос-Анджелесе, точка. Тема, двоеточие, кавычки, «Новая Россия», запятая, варианты и альтернативы. Короче говоря, тире, очередной базар. Тебе придется ехать, многоточие.
Этого мне только не хватало.
Должен признаться, что я не совсем журналист. Я с детства мечтал о литературе. Опубликовал на Западе четыре книги.
Жить на литературные заработки трудно. Вот я и подрабатывал на радио.
Среди эмигрантских писателей я занимаю какое-то место. Увы, далеко не первое. И, к счастью, не последнее. Я думаю, именно такое, откуда хорошо видно, что значит — настоящая литература.
Моя жена — квалифицированная наборщица, по-здешнему — тайпистка. Она набирала для издательств все мои произведения. А значит, читать мои рассказы ей уже не обязательно.
Должен признаться, что меня это слегка травмирует. Я спрашиваю:
— Ты читала мой рассказ «Судьба»?
— Конечно, ведь я же набирала его для альманаха «Перепутье».
Тогда я задаю еще один вопрос:
— А что ты сейчас набираешь?
— Булгакова для «Ардиса».
— Почему же ты не смеешься?
Моя жена удивленно приподнимает брови:
— Потому что я набираю совершенно автоматически.
Навстречу мне спешит экономический обозреватель Чобур. Девятый год он курит мои сигареты. Девятый год я слышу от него при встрече братское: «Закурим!»
Когда я достаю мои неизменные «Голуаз» и зажигалку, Чобур уточняет: «Спички есть».
Иногда я часа на два опаздываю. Завидев меня, Чобур с облегчением восклицает:
— Целый день не курил! Привык к одному сорту. Втянулся, понимаешь… Закурим!
Я спросил Чобура:
— Как дела?
— Потрясающие новости, старик! Мне дали наконец четырнадцатый грэйд в тарифной сетке. Это лишние две тысячи в год! Это новая жизнь, старик! Принципиально новая жизнь!.. Закурим по такому случаю.
Напротив кабинета редактора сидит машинистка Полина. Когда-то она работала в нашей франкфуртской секции. Познакомилась с немецким актером. Вышла замуж. Переехала с мужем в Нью-Йорк. И вот этот Клаус сидит без работы.
Я говорю Полине:
— Надо бы ему поехать в Голливуд. Он может играть эсэсовцев.
— Разве Клаус похож на эсэсовца?
— Я его так и не видел. На кого он похож?
— На еврея.
— Он может играть евреев.
Полина тяжело вздыхает:
— Здесь своих евреев более чем достаточно.
Редактор Тарасевич приподнялся над столом, заваленным бумагами.
— Входи, — говорит, — присаживайся.
Я сел.
— Тебе в Калифорнии бывать приходилось?
— Трижды.
— Ну и как? Понравилось?
— Еще бы! Сказочное место. Райский уголок.
— Хочешь еще раз туда поехать?
— Нет.
— Это почему же?
— Семья, домашние заботы и так далее.
— Тем более — поезжай. Отдохнешь, развлечешься. Между прочим, в Калифорнии сейчас — апрель.
— То есть как это?
— Ну, в смысле — жарко. Я бы не задумываясь поехал — солнце, море, девушки в купальниках… Прости, отвлекся.
— Нет уж, продолжай, — говорю.
Ознакомительная версия. Доступно 6 страниц из 29
