Мама.
Мама говорит, что писать можно о чем угодно, а если ждать каких-то особенных событий, страницы так и останутся пустыми. Особенными события становятся, когда оглядываешься на них. Главное — писать о том, что ты думаешь и чувствуешь. Мама сегодня выглядела лучше. Думаю, скоро она поправится».
Я так часто открывал эту страницу, что сильно затер ее, и записи сделались едва различимыми. Мамина запись как раз и стала одним из событий, важность которого понимаешь, лишь оглядываясь назад. Через сорок девять дней — в День святого Валентина — мама умерла от рака груди.
Это произошло рано утром. Я еще не вставал, чтобы идти в школу. Отец разбудил меня и повел в комнату, где лежала мама. Рядом с ее кроватью, на ночном столике, в узкой вазе стояла желтая роза. К вазе была прислонена моя самодельная «валентинка»: сердце, пронзенное стрелой. Мамино тело осталось, но мамы здесь не было. Сейчас она бы улыбнулась и позвала меня. Она бы наверняка похвалила мой рисунок. Я знал, что мама покинула наш мир.
Своего отца я вполне могу причислить к стоикам. Подобная манера поведения сохранялась у него всегда, и потому ни в тот день, ни в другие мы с ним не говорили о смерти матери. Никогда не обсуждали с ним эмоции и вызвавшие их события. В то утро он приготовил мне завтрак, а потом мы сидели за столом и слушали тишину. Приходили и уходили люди; это были сотрудники похоронного бюро. Отец разговаривал с ними ровным, спокойным тоном, отдавал четкие распоряжения и вообще вел себя так, будто готовился не к похоронам жены, а к заключению важной сделки. Нет, ему не было безразлично. Он просто не знал, как выразить свои чувства. Таков мой отец. Он никогда не целовал меня. Такова его манера поведения.
«Причина, по которой мы начинаем дела, редко является причиной их продолжения».
Из дневника Алана Кристофферсона
Я начал вести дневник по настоянию матери. После ее смерти я продолжал туда писать. Мне казалось: если я перестану это делать, то разорвется цепь, связывавшая меня с ней. Постепенно даже это изменилось. Тогда я не понял, однако причина, заставлявшая меня писать, всегда менялась. Становившись старше, я писал, желая тем самым подтвердить свое существование. Пишу — значит существую.
Существую. В каждом из нас есть нечто, стремящееся (себе во благо или во зло) заявить миру о своем существовании. Эта история — мое свидетельство о себе самом и о величайшем путешествии своей жизни. Оно началось, когда я меньше всего этого ожидал. То было время, когда жизнь казалась мне безоблачной и не предвещавшей никаких потрясений.
ГЛАВА 2
«Эдемский сад — архетип для всех, кто переживал потери; то есть для всего человечества. Иметь — значит терять, жить — значит умирать. Но я до сих пор завидую Адаму. Хотя он и потерял Эдемский сад, у него осталась Ева».
Из дневника Алана Кристофферсона
До того как мой мир рухнул, я был рекламным боссом в Сиэтле. Правда, такой титул звучит несколько претенциозно для человека, украшавшего свой офис фигурками героя комиксов Аквамена и плакатами с Эйнштейном. Просто я был рекламным парнем. Спросите, что привело меня в этот бизнес? Сам толком не знаю. Всегда хотелось заниматься рекламой. Возможно, причиной того было мое желание походить на Дорина из сериала «Околдованный» (подростком я просто обожал актрису Элизабет Монтгомери). В 1998 году я окончил колледж по специальности «графический дизайн» и получил работу раньше, чем успели высохнуть чернила на моем дипломе.
Я с головой погрузился в мир рекламы и наслаждался жизнью молодой восходящей звезды. Я стал рекламным вундеркиндом. В первый же год работы получил две премии, а во второй — четыре. Потратив три года на обогащение своих боссов, я пошел испытанным путем рекламных агентств, юридических фирм и организованной религии — откололся и создал собственную компанию. Мне было всего двадцать восемь лет, а на двери моего офиса уже красовались пластиковые буквы с названием моей собственной компании: «Мэджик.[2]Реклама и графический дизайн».
Всего за девять недель штат новой компании вырос с двух до дюжины сотрудников. Я зарабатывал денег больше, чем спекулянт, торгующий билетами на концерты Барбары Стрейзанд. Один из моих клиентов назвал меня «парнем с плаката — живым воплощением американской мечты». Через два года я обладал всеми атрибутами материального благополучия: спортивным двухместным автомобилем «Лексус», возможностью проводить отпуск в Европе и прекрасным домом стоимостью в 1,9 миллиона долларов в Брайдл-Трейлс — эксклюзивном лесном пригороде к северу от Бельвью с парком для прогулок верхом и дорожками для бегунов и велосипедистов.
В дополнение к этой картине успеха я был женат на женщине своей мечты — красавице-брюнетке по имени Маккейл. Когда потенциальные клиенты спрашивали, сумею ли я продать их товары, я показывал им ее фото и говорил:
— Я сумел убедить ее выйти за меня замуж.
Люди изумленно кивали и становились моими клиентами.
Маккейл была любовью моей жизни и в буквальном смысле слова соседкой. Мы встретились, когда мне исполнилось девять лет. Это произошло через четыре месяца после смерти матери. Мы с отцом переехали из Колорадо в Калифорнию, поселившись в городе Аркадия.
Мы познакомились в конце лета. Маккейл сидела на лужайке перед своим домом. На столике стоял графин с прохладительным напитком и упаковка пластиковых стаканчиков. Она была в короткой юбчонке и розовых ковбойских ботинках. Я спросил, не нужна ли помощь. Маккейл смерила меня взглядом и коротко ответила:
— Нет.
Тогда я сбегал к себе в комнату и на большом листе бумаги соорудил плакат:
«Х-х-холодный „Кулэйд“
всего за 10 центов».
(Это тройное «х» я посчитал очень удачным трюком). Я вернулся во двор и явил Маккейл свое творение. Плакат ей настолько понравился, что она разрешила мне сесть рядом. Думаю, желание завоевать расположение этой девчонки и привело меня в мир рекламы. Мы с ней сидели, болтали и пили черешневый напиток из пластиковых стаканчиков. Кроме нас двоих, желающих утолить жажду не было. Маккейл сосчитала количество выпитых мною порций и заставила заплатить за них.
Она была настоящей красавицей: правильные черты лица, длинные волосы кофейно-коричневого цвета, глаза цвета шоколадного сиропа и веснушки. Идеальная модель для рекламы чего угодно. Весь остаток того лета мы провели вместе и каждое последующее лето — тоже.
Как и у меня, у Маккейл не было ни братьев, ни сестер. Ей тоже пришлось хлебнуть горя в жизни. Родители развелись за два месяца до нашего переезда в Аркадию. Как она мне рассказывала, это не был обычный развод с криками, слезами и битьем посуды. Мать просто ушла из дома, оставив дочь с отцом. Маккейл не могла понять: чем она так обидела мать, если та решилась уйти? Иногда эти мысли настолько поглощали ее, что она напоминала зависший компьютер, когда смотришь на застывший значок песочных часов и ждешь, когда он оживет. Жуткая недоработка, что у людей нет кнопки «Перезагрузка»!
