Он отломил горлышко ампулы, Порезав при этом палец вылил содержимое на кусок ваты и побежал назад, дурея от специфического запаха.
— Вот, — сказал он, положив вату ей на кос. — Вот и все, сейчас.
Она дернулась и резко подняла голову, больно ударив его по носу.
— Вот и все, — повторил он и автоматически схватился за нос рукой, в которой была вата с аммиаком. Вдохнув, он затряс головой и отшвырнул вату в сторону.
Таня смотрела на него с улыбкой. Взглянув на нее, он тоже ошалело улыбнулся и кинулся к ней.
— Как ты?
— Уже почти нормально, — сказала Таня, нежно, но решительно отстраняя его. — А ты?
— Да что я? С тобой-то что было?
— Со мной? Знаешь, с барышнями это случается, особенно когда кавалеры на них кидаются, как тигр на антилопу. Правда, с каждой такое может быть только один раз…
Павел недоуменно посмотрел на нее. И, тут же все поняв, положил голову ей на грудь.
— Прости, прости меня… — лепетал он. — Прости, это я, я виноват…
— Ну нет, медвежонок мой, — сказала Таня, гладя его волосы. — Разве твоя вина, что в нашем отечестве не выпускают учебных пособий по дефлорации?
— Но я… Понимаешь, я и вообразить не мог, что ты…
— Ну, извини за обманчивое впечатление… А я, как выяснилось, берегла себя, берегла. И сберегла вот…
— Танечка! — Павел кинулся осыпать поцелуями ее щеки, глаза, лоб, губы, не замечая, что плачет.
— Это потом, — сказала Таня, отвернув от него лицо. — Буду тебе очень благодарна, если поможешь мне добраться до ванной. Пока я там приведу себя в порядок, не худо было бы сменить бельишко… Вот так. Теперь возьмись другой рукой вот здесь и разгибайся, только не очень быстро, я не успеваю… И не смотри на меня — я сейчас некрасивая.
— Красивая, — возразил Павел, поддерживая ее свободной рукой за талию.
— Не спорь. И дверь за собой закрой. Дальше я сама справлюсь.
Под шум воды Павел принялся лихорадочно наводить порядок. Смахнул на пол окровавленную простыню, потом подумал, поднял и стер ею остатки Таниной крови с себя. Снял запачканный пододеяльник. Сдернул ворсистую подстилку, на которую тоже попала кровь. Пятно было и на белой атласной поверхности матраса. Павел помчался вниз, откопал в материном чулане флакон с каким-то импортным универсальным пятновыводителем и чуть ли не половину флакона вылил на пятно. Не дожидаясь результата, он достал из шкафа свежее белье и перестелил постель.
В ванной стих шум воды и послышался голос Тани:
— Ну, ты все?
— Да.
— Тогда выйди, пожалуйста.
— Зачем?
— Павлуша, ты хоть и гений наук, а глупый, как милиционер. У меня же походочка будет, как у старой бабы с геморроем. Мне неприятно так выхаживать перед тобой.
Павел вздохнул, накинул халат и пошел к двери.
— Заодно дойди до холодильничка и принеси сюда шампанского, — распорядилась Таня.
— А это еще зачем?
— Отметим кульминацию бракосочетания. Какая-никакая, а состоялась. Могло быть и хуже.
Смысла последней фразы Павел не понял, но переспрашивать не стал, а поплелся вниз за шампанским.
Когда же он поднялся с бутылкой и стаканами, Таня уже крепко спала. Он постоял, прислушиваясь к ее тихому, ровному дыханию, на цыпочках подошел к кровати, поставил шампанское на столик, выключил торшер и осторожно лег на свободную половину. Он лежал, закрыв глаза, никакие мысли в голову не шли, но заснуть никак не мог — так не спится на новом месте. А если подумать, оно и есть новое. Место мужа.
Он тихо встал, впотьмах надел халат и спустился вниз, в отцовский кабинет. Достал с полки «Мастера и Маргариту», уселся в кресло, закурил и наугад раскрыл любимую книгу.
Есть такой шуточный обычай (а для особо впечатлительных и не шуточный) — гадать по любимой книге. Задают вопрос типа: «А что будет…», не глядя раскрывают книгу на какой попало странице, тыкают пальцем в любую строчку — вот вам и ответ оракула. Неизвестно почему Павлу в эту минуту пришла в голову мысль таким вот образом «погадать» — понятно, на что.
— Нуте-с, — развалившись в кресле, вымолвил Павел, — что скажете, Михаил Афанасьевич? И, отвернувшись, отметил пальцем строчку. «Тут кот выпил водки, и Степина рука поползла по притолоке вниз.
— И свита эта требует места, — продолжил Воланд, — так что кое-кто из нас здесь лишний в квартире. И мне кажется, что этот лишний — именно вы!»
М-да! И как такое прикажете понимать? Должно быть, господин Булгаков не понял вопроса.
— Михаил Афанасьевич, я ведь спрашиваю о нас. О Тане и о себе. Как у нас сложится жизнь? — несколько более серьезно, чем того требовала ситуация, произнес Павел. — Ответьте же.
«Варенуха понял, что это-то и есть самое страшное из того, что приключилось с ним, и, застонав, отпрянул к стене. А девица подошла вплотную к администратору и положила ладони рук ему на плечи. Волосы Варенухи поднялись дыбом, потому что даже сквозь холодную, пропитанную водой ткань толстовки он почувствовал, что ладони эти еще холоднее, что они холодны ледяным холодом.
— Дай-ка я тебя поцелую, — нежно сказала девица, и у самых его глаз оказались сияющие глаза. Тогда Варенуха лишился чувств и поцелуя не ощутил».
Тьфу ты, еще того не легче! Это уже чистое издевательство. Павел остервенело ткнул в книгу в третий раз:
«— Какая зеленая? — машинально спросила Маргарита.
— Очаровательнейшая и солиднейшая дама, — шептал Коровьев, — рекомендую вам: госпожа Тофана, была чрезвычайно популярна среди молодых очаровательных неаполитанок, а также жительниц Палермо, и в особенности тех, которым надоели их мужья. Ведь бывает же так, королева, чтобы надоел муж».
— Моб твою ять! — крикнул Павел, и книга полетела через всю комнату, плашмя приземлившись у радиатора. Он поднялся, сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться, и решительно лег на диван. Возможно, удастся уснуть.
Естественно, не удалось. Несколько раз он пил на кухне кофе. Несколько раз, поддаваясь непреодолимой тяге, поднимался в спальню и любовался спящей женой. Ему очень хотелось включить розовый торшер, но он боялся потревожить Танин сон. Ему хватало и луны, заливавшей спальню неярким голубоватым светом.
«Господи, как же хороша она в этой лунной дорожке! Необыкновенно… А Никитку-гада встречу — убью!»
Павел снова спустился в кабинет. Посмотрел на брошенного «Мастера», нахмурился, поднял книгу, поставил на место и вытянул с той же полки первую попавшуюся. Это оказался «Белый Бим — Черное ухо», любимое произведение Лидии Тарасовны. Павел поражался, как его мать, в жизни не умевшая сопереживать не то что собаке — самому близкому человеку, часто перечитывая эту книгу, всякий раз проникалась жалостью к несчастному Биму и даже плакала. Прочитав несколько знакомых страниц, Павел задремал.
