— Все вышло случайно, — сказал Мазур, изо всех сил стараясь, чтобы в его голове не звучало и нотки оправданий — одно равнодушие.
— Они нас обыграли, — сказал Лаврик столь же бесстрастно.
— Обыграли? — взвился Панкратов. — И вы об этом так спокойно говорите? Вы, советский офицер, по роду службы как раз и обязанный давать достойный отпор проискам? К вам, я полагаю, тоже найдется немало вопросов… Так что вы уж помолчите пока. С вами, я думаю, поговорят в другом месте, ваше непосредственное начальство. Ясно вам?
— Так точно, — сказал Лаврик.
— А вот вы-то, Кирилл Степанович… — продолжал Панкратов, соболезнующе качая головой. — Вот уж от кого не ожидал… Не первый год на секретной работе, облечены, так сказать, доверием — и ухитриться просмотреть двух матерых врагов… И если бы только это… За каким чертом вы притащили в посольство эту банду? Которую цинично отрекомендовали как политических беженцев и коммунистов? — Он повернулся к послу. — Сережа, ты хоть знаешь, кого пригрел? Это наемники, чтоб ты знал. Те самые белые наемники, что служат реакции против здешних прогрессивных сил. Псы мирового империализма. А вот товарищ Мазур отчего-то посчитал нужным назвать их местными коммунистами и укрыть в советском посольстве… Что, если Москва уже знает?
На лице посла изобразился несомненный ужас, отягощенный нешуточным похмельным синдромом.
— Разрешите, товарищ вице-адмирал? — все так же бесстрастно вклинился Лаврик. — В данном случае речь идет об оперативной комбинации, суть которой я не имею права открывать кому бы то ни было.
— Шутки шутите? — рявкнул Панкратов.
— Не имею такой привычки при исполнении служебных обязанностей, — ответил Лаврик невыносимо казенным тоном. — Вы, как партийный работник, к тому же военный, должны понимать некоторые тонкости…
И апломб с Панкратова он чуточку сбил. Тот растерянно помолчал, пожевал губами:
— Ну коли так… Этот вопрос, в таком случае, пока отставим. Однако найдется немало других, на которые товарищу Мазуру придется подробно ответить… Очень, я бы сказал, подробно, и вопросы будут нелицеприятные…
Судя по его тону и решительному лицу, все это была не импровизация, а хорошо продуманная атака. Бывший «боевой друг Кирюша» на глазах превращался в козла отпущения — еще и для того, чтобы самому остаться чистеньким. Разумеется, измену Родине, то бишь вербовку Мазура какой-нибудь империалистической разведкой, он шить не станет — это было бы уже чересчур, да и в Главном штабе отнеслись бы неодобрительно к таким покушениям на честь мундира. Но, увы, имелось несколько второстепенных эпизодиков, которые при циничной изворотливости легко превратить в потерю бдительности, несанкционированные контакты и ненадлежащее исполнение служебных обязанностей. Грешки мелкие, но, собранные вместе в поганый букет и поданные должным образом, нервы помотают изрядно…
— Вы, товарищ Самарин, особенно в роли защитника не усердствуйте, — продолжал адмирал. — Я прекрасно понимаю специфику вашей работы, но я, знаете ли, эту специфику постигал еще в Отечественную, когда вас и на свете не было. К вам тоже могут возникнуть разнообразные вопросы — и моральный облик у вас в этой истории далеко не безупречен, как мне сигнализировали, и должной бдительности не проявили. Рекомендую не забывать, что давным-давно покончено с порочной практикой, когда органы пытались поставить себя над партией. Так что вам бы не адвокатом выступать, а подумать, как объяснить собственные промахи. — Он повернулся к Мазуру. — Товарищ капитан второго ранга, вы вступали в интимные отношения с Татьяной Акинфиевой?
— Нет, — сказал Мазур кратко.
— Ну, постараемся поверить, что вы все же не увязли по самую маковку… — Он нехорошо прищурился. — А как насчет мадемуазель Натали Олонго? Тут уж информация настолько полная и подробная, что отрицать даже и смешно…
— Было дело, — кратко ответил Мазур.
Вот ведь сволочь, подумал он даже не без некоторого восхищения. Как будто не он сам, ухарски подмигивая, советовал Мазуру в рамках глобальной стратегии завязать тесную дружбу с Натали. Одна беда: от этого разговора не осталось ни письменных, ни иных материальных свидетельств, так что еще и моральное разложение пришить легче легкого: мол, вместо того, чтобы со всем прилежанием охранять папу, как было приказано, волочился за дочкой, будучи при исполнении…
— Товарищ вице-адмирал, — нейтральным тоном произнес резидент КГБ. — А стоит ли сейчас во все это углубляться? Никакая комиссия пока что не работает, ни у кого нет должных полномочий вести расследование…
Умница мужик, подумал Мазур без особой благодарности, но с пониманием. Прекрасно понимает, что на него тоже будут писать, тот же Панкратов, которому жизненно необходимо вымазать в дерьме всех, до кого можно дотянуться, чтобы самому остаться в белом, насколько возможно. Чекисту, правда, полегче, он из другой системы, и в таких случаях дело обычно гасится межведомственной грызней — но все равно, когда на тебя пишут, приятного мало. Особенно если пребываешь на положении ссыльного, да и особых успехов не достиг, и недоброжелатели наверняка есть…
— Я так полагаю, в самом скором времени будут и комиссия, и расследование, — веско заверил Панкратов. — Столь вопиющий промах…
— Простите, а вы уверены, что промах столь уж вопиющий? — спросил международник (надо полагать, Панкратов и его достал, самозвано назначив себя судьей). — В конце концов, никаких потрясений пока что не произошло, и резких изменений курса тоже.
Мазур досадливо поджал губы, мыслями на сей счет он ни с кем пока не обменивался, но был уверен, что остальных, как и его самого, прямо-таки бесит неправильность происшедшего.
Точнее, последующего. Самое странное в событиях этих трех дней, прошедших после смерти Папы — как раз то, что ничего, собственно, и не происходило. По всем канонам (и не только в Африке) после налета на загородное поместье и убийства Папы, просто обязан был вынырнуть, как чертик из коробочки, какой-нибудь новоявленный Спаситель Отечества (от кого или чего — не так уж и важно), вскарабкаться на опустевший трон и заявить, что отныне он — Отец Нации, Великий Вождь и Большой Лунный Бегемот. За редчайшими исключениями так обстояло всегда, на всех континентах.
Сейчас подобной персоны не объявилось. Никаких уличных боев, разгонов парламента, смещений генералов и министров и прочей рутинной африканской политической жизни. Как очень быстро выяснилось, на резиденцию напала рота неполного состава, не самого престижного полка, с парочкой броневиков, под командой задрипанного капитана, о котором прежде мало кто и слышал, ввиду его полной незначительности. Им удалось прорваться в резиденцию и укокошить некоторое количество народа — но очень быстро примчался тот самый элитный парашютный батальон и сгоряча положил на месте едва ли не всех нападавших, в том числе и капитана. Так что в руки жандармерии (полковник Мтанга куда-то испарился, не объявившись ни среди живых, ни среди мертвых) попала немногочисленная мелкая рыбешка в виде кучки рядовых, большей частью неграмотных, родом из здешнего захолустья. Все они (хотя явно не имели ни времени, ни возможности сговориться), твердили одно и то же: господин капитан поднял ночью по тревоге роту и объявил, что только что некие злоумышленники злодейски убили Отца Нации, а потому следует незамедлительно их покарать. Ну, солдатики и отправились карать…
