Айвен вернулся из России уже больше года назад. Пробыл там всего две недели, заключил очень выгодную сделку, провернул массу дел, но и контракт и дела были как в тумане, а помнил он от мельчайших черточек до самых незначительных жестов одну женщину. Русскую женщину по имени Мария.
* * *
Она так настояла, чтобы он называл ее Мария, не Мэри. А его, прочитав в паспорте написанное латинскими буквами имя «Ivan», стала звать Ваней.
Айвену она, конечно, нравилась, он вообще спал только с теми женщинами, которые ему нравились, даже если физиология уже кричала: поимей хоть кого-нибудь! Нет, он умел справляться со своими желаниями, он выжидал, пока не найдет подходящую. Ведь не стал бы он покупать рубашку на ближайшем развале. Нет, он бы дошел до приличного магазина и выбрал бы что-то стоящее.
Так вот на этом все сравнение с рубашками (которыми он втайне гордился) кончалось. Уже через неделю после знакомства с Марией Айвен понял, что ему как-то необычно с ней.
Она не поглядывала то и дело на часы, не отвлекалась постоянно на телефонные разговоры, не торопилась на работу, не спешила побыстрее улечься в постель, а могла часами смотреть на него и говорить русские непонятные слова, которые странным образом будоражили его. Она совсем не была похожа на американку.
Но даже не это было главное. Мария гладила его по голове – он терпеть этого не мог еще с детства, – и ему было почему-то приятно. Перед поцелуем она не брызнула ни себе, ни ему в рот освежителем, а просто приоткрыла губы. Он потом с удивлением вспоминал, что она ничего не сказала ему в первый раз про безопасный секс, а он, всегда такой осторожный, тоже забыл про кондом и опомнился, когда все было уже закончено. Так они потом и не предохранялись.
* * *
И все-таки не это было главное, хотя и этого было более чем достаточно. Было еще что-то, куда более важное. Ее глаза, ее руки, ее дыхание, ее безоглядность. Конечно, Айвен делал ей подарки, щедрые подарки, но она принимала их как ребенок – да, спасибо, чудно, как мило, – без глубинной благодарности, от подарков ее отношение к нему вовсе не улучшалось. Даже как будто наоборот. Они ее слегка раздражали.
Все это поначалу слегка тревожило Айвена, нормальный ход вещей нарушался. Дошло до того, что недельную командировку он продлил еще на шесть дней. Сам на себя злился, но ничего поделать не мог. Но потом он привык. И вдруг понял, что именно такой ход вещей – нормальный. Что все его предыдущие встречи были неправильными, механистичными, даже больше – циничными. По принципу – я тебе подарок, ты мне – любовь.
Он даже к слову «любовь» стал относиться иначе. Мария очень смеялась, когда он говорил «make love».
– Любовь нельзя делать! Любовь можно только принимать или не принимать. Второе – страшный грех.
И то, что раньше было для него понятным и лишенным тайны, обретало какой-то будоражащий надмирный смысл. «Любовь» становилась не просто удовлетворением физиологических потребностей, но чем-то куда большим, неизмеримо большим, необъятным.
Впрочем, когда пришло время уезжать, он трезво рассудил, что этот морок быстро пройдет, стоит ему окунуться в деловую американскую жизнь.
И вот он уже больше года в Америке, все так же занимается своим бизнесом, но партнеры говорят ему, что он как-то потух. Айвен пытался встречаться с прежними своими любовницами, но встречи кончались ничем. И он безобразно напивался, чтобы утихомирить какой-то непривычный стыд внутри себя.
Получилось что-то несусветное – весь этот год он не смог переспать ни с одной женщиной.
Марии он не звонил и не писал. Сам хотел избавиться от этой зависимости.
Но сейчас Айвен мчался из офиса домой, чтобы уже в который раз вставить в видеомагнитофон кассету и увидеть Марию.
Она стояла, как всегда, на светлом фоне входа в подземный переход, слегка склонив голову набок, и смотрела ему прямо в глаза.
Айвен потихоньку потягивал виски прямо из бутылки – тоже появившаяся после той поездки в Россию привычка – и разговаривал с Марией:
– Что ты со мной сделала, чертова женщина? Нет ничего смешнее влюбленного бизнесмена. Вчера, скажем, я простил три процента подрядчику. А позавчера не уволил бездарную менеджершу по рекламе. И только потому, что у нее глаза твоего цвета. Я стал каким-то размазней и хлюпиком. Оставь меня, я тебя очень прошу. Я не могу так больше жить.
Мария, конечно, не ответила, только склонила голову на другое плечо.
Айвен остановил изображение. Получилась застывшая фотография. Он подошел к огромному экрану и прислонился лбом к рукам Марии. Холодное стекло обожгло. Но Айвену стало лучше, легче.
Он рассматривал ее руки, тонкие пальцы, изгиб локтя…
Надо было снять Марию на фоне голой стены. Чтобы только она, и больше никого. А то вот какие-то люди сзади. Какие-то мужчины. Что за мужчины? Что им здесь нужно?
Он стал смотреть на мужчин, фигурки которых были четко видны в светлом пространстве подземного перехода. Никогда он не рассматривал этих случайных прохожих. Их четверо. Один впереди – кажется, бежит, держась за бок, а трое сзади…
Айвен застыл.
У троих были подняты правые руки. А в этих руках – Айвен приблизил глаза – что это?! Пистолеты?!
Он моментально протрезвел.
Отмотал изображение назад. Пустил снова.
Так и есть. Бандиты напали на человека.
Вот так и все в России – любовь и преступление рядом.
В этот вечер он решил, что при первой же возможности позвонит Марии.
Глава 3
Россия. Москва
14 апреля 1999 года
С 5 до 6 часов утра
Это смахивало на скрытую боевую операцию. Но не настоящую, о которых вообще мало кто знает, а на киношную, помпезную, поэтому вовсе не скрытую, но красивую, напряженную, как и положено в американских хайбаджет-боевиках.
Именно это Рэбиджу и нравилось.
В аэропорту его под одеялом провели к лимузину, чтобы, не дай бог, ни один фотограф не увидел татуированное лицо лидера группы «Treasure».
Потом никелированные гробы джипов черной стрелой промчались по городу и рассосались у многочисленных подъездов гостиницы «Рамчуг-Рессовски».
Здесь Рэбиджа погрузили в ящик с дырочками и покатили на третий этаж.
Равнодушные обитатели гостиницы тут же были заинтригованы. Любопытные толпой последовали за ящиком и увидели, как тот вкатили в номер люкс.
– Кто там? – спрашивали они.
– Не ваше дело, – грубовато ответили ребята с малюсенькими наушниками и малюсенькими головами на широких плечах.
– Рэбидж, – высказал кто-то верную догадку.
