Книга Фиеста - Эрнест Хемингуэй

Зимой Роберт Кон ездил в Америку со своим романом ипристроил его в довольно крупное издательство. Я слышал, что из-за этой поездкимежду ним и Фрэнсис произошла жестокая ссора, и тут-то, вероятно, она ипотеряла его, потому что в Нью-Йорке женщины ухаживали за ним и он вернулся вПариж совсем другим человеком. Он пуще прежнего восторгался Америкой и уже небыл ни таким чистосердечным, ни таким славным. Издательство расхвалило егороман, и это вскружило ему голову. Кроме того, несколько женщин явно дарили егосвоим вниманием, и перед ним открылись новые горизонты. Целых четыре года егокругозор был ограничен собственной женой. Три года, или около того, он ничегодальше Фрэнсис не видел. Я уверен, что он ни разу в жизни не был влюблен.

Женитьба послужила ему утешением после тягостных лет,проведенных в университете, а Фрэнсис утешила его после сделанного им открытия,что он не был всем на свете для своей первой жены. Сейчас он еще не былвлюблен, но уже понимал, что представляет некую привлекательную величину дляженщин и что, если женщина любит его и хочет с ним жить, в этом нет никакогочуда. Под влиянием этой мысли он так изменился, что его общество уже недоставляло мне прежнего удовольствия. Кроме того, играя в бридж по крупной. Сосвоими нью-йоркскими знакомыми и делая ставки выше своих средств, он сумелвыиграть несколько сот долларов. Поэтому он возомнил себя первоклассным игрокоми не раз говорил, что в случае необходимости можно отлично прокормиться игрой вбридж.

Но это еще не все: он начитался У.Х.Хадзона. Занятие какбудто невинное, но Кон прочел и перечел «Пурпуровую страну». «Пурпуроваястрана» — книга роковая, если читать ее в слишком зрелом возрасте. Онаповествует о роскошных любовных похождениях безупречного английскогоджентльмена в сугубо романтической стране, природа которой описана оченьхорошо. В тридцать четыре года пользоваться этой книгой как путеводителем пожизни так же небезопасно, как в этом же возрасте явиться на Уолл-стрит прямо изфранцузской монастырской школы вооруженным серией брошюр «От чистильщика сапогдо миллионера». Я уверен, что Кон принял каждое слово «Пурпуровой страны» также буквально, как если бы это был «Финансовый бюллетень». Понятно, он допускалоговорки, но, в общем, принял книгу всерьез. Только этого не хватало, чтобы«завести» его. Я не представлял себе, до какой степени он «заведен», покаоднажды он не пришел ко мне в редакцию.

— Хелло, Роберт! — сказал я. — Вы пришли развеселить меня?

— Хотите поехать в Южную Америку, Джейк? — спросил он.

— Нет.

— Почему?

— Не знаю. Никогда не испытывал желания. Слишком дорого. Даздесь, в Париже, сколько угодно южноамериканцев.

— Это не настоящие южноамериканцы.

— А по-моему, они даже слишком настоящие.

Я должен был срочно сдать на согласованный поездкорреспонденцию за всю неделю, а написана была только половина.

— Сплетен никаких не знаете? — спросил я.

— Нет.

— Никто из ваших высокопоставленных друзей не разводится?

— Нет. Послушайте, Джейк. Если я возьму на себя все расходы,вы поедете со мной в Южную Америку?

— На что я вам?

— Вы говорите по-испански. И вообще, вдвоем веселей.

— Нет, — сказал я, — мне нравится в Париже, а летом я поедув Испанию.

— Всю жизнь я мечтал о таком путешествии, — сказал Кон. Онсел. — Пока я соберусь, я уже буду слишком стар.

— Не дурите, — сказал я. — Вы можете поехать куда угодно, увас куча денег.

— Знаю. Но я не могу собраться.

— Не огорчайтесь, — сказал я. — Все страны похожи накинофильм.

Но мне было жаль его. Он не на шутку расстроился.

— Я не могу примириться с мыслью, что жизнь проходит такбыстро, а я не живу по-настоящему.

— Никто никогда не живет полной жизнью, кроме матадоров.

— Матадоры меня не интересуют: это ненормальная жизнь. Яхочу поехать в глубь Южной Америки. Это было бы замечательное путешествие.

— А поохотиться в Британской Восточной Африке вы не хотите?

— Нет, туда меня не тянет.

— В Африку я бы с вами поехал.

— Нет, это меня не интересует.

— Потому что вы ничего об этом не читали. Пойдите почитайтеоб амурах с лоснящейся черной красавицей.

— Я хочу в Южную Америку.

Была в нем эта черта — несокрушимое еврейское упрямство.

— Давайте сойдем вниз и выпьем чего-нибудь.

— А вы не заняты?

— Нет, — сказал я.