это дорого и дико. Мне что, создать тебе маленький заводик для твоего развлечения, с рабочими и бригадирами?
Кто будет следить за тем, чтобы с тобой ничего не случилось?
– Но со мной ничего не случилось! Смотри, я собрала робота! И он работает!
– Работает, говоришь… – Отец задумчиво топал ногой, глядя на робота, но потом решился:
– Хорошо! Покажи мне, как работает твой робот.
Лиза с охотой выскользнула из рук Семёна и устремилась к своему творению. Ловко переключила тумблер, и робот вновь ожил.
– Робот, повернись ко мне!
Машина переступила с ноги на ногу, поворачиваясь к троице людей.
– Робот, встань на колени! – скомандовала Лиза.
Со скрипом тот подчинился.
– Видишь? – Лиза торжествующе посмотрела на отца.
– Да, впечатляет. Он тебя хорошо понимает. Скажи-ка, а где ты взяла кристалл?
Улыбка пропала с Лизиного лица. Надо было срочно придумать какую-нибудь невинную ложь, но мысли путались и ничего в голову не шло.
– Видишь ли, – продолжил отец, – закупки многих недорогих деталей я обнаружил при проверке накладных. Должен признать, ты очень ловко поработала с моими рабочими бумагами, раз даже приказчики ничего не заметили… Другие детали, как я вижу, сняты со сломанных автоматонов, которые хранятся в нашем доме, или с грузовых складских роботов. Но вот кристалл… Самая дорогая деталь, которая служит мозгом роботу. Такое ты бы в накладных не провела, сразу в глаза бы бросилось. И в автоматонах и в складских кристаллов нет, там всё куда проще. Кристалл-то, кстати, русский?
– Английский, – буркнула Лиза.
– О, понятно. Значит, ещё втрое дороже. Ты его украла?
Лиза шмыгнула носом, но не ответила.
– Хорошо, – продолжал Иван Аркадьевич, – спрошу по-другому. Где именно ты его украла?
– Я не воровала, – едва слышно сказала Лиза.
– А как же ты его тогда получила?
– Обменяла.
– На что же?
Лиза подняла глаза на отца, и тот увидел в них страх. Куда сильнее прежнего.
– На что, дочка? – испуганно переспросил Иван Аркадьевич.
– На крестик.
Семён охнул и отшатнулся. У отца тоже округлились глаза, но он держал себя в руках. Только сказал охрипшим голосом:
– Семён, выйди.
Кучер подчинился, прикрыв за собой дверь. По хрусту снега под его сапогами в наступившей тишине было слышно, как он отходит от дома подальше, чтобы не услышать лишнего. Умный Семён.
– Ты хоть понимаешь, что натворила?
– А что? Ты вон икону продал, когда у тебя дела плохо шли!
Теперь охнул Иван Аркадьевич:
– Откуда ты знаешь?..
– Рассказывали. Икона та церкви принадлежала. Церковь сгорела, а часть икон спасли. Одну как раз твой прошлый кучер вытащил и в поместье приволок. А ты у него отобрал и продал, потому что чуть не прогорел тогда с каким-то товаром. Кучер тогда же и ушёл, а ты Семёна взял. Но среди людей до сих пор слухи ходят…
– Хватит, – прервал её отец. – Довольно. И в кого ты такая… Не знаю даже… Ушлая-то.
– В тебя, видать.
Иван Аркадьевич резко повернулся к дочери и так зло на неё посмотрел, что та отшатнулась. Но через несколько секунд злость пропала из его глаз, и он усмехнулся.
– А что, и правда… В меня. И всё же. Крестик-то дешевле стоил, чем кристалл.
– Я не напрямую поменяла, – затараторила Лиза. – Крестик обменяла в городе на золотую шкатулку у одной… женщины. А шкатулка дорогая была, вот её и смогла обменять в лавке запчастей. Кристалл-то старый был, но рабочий ещё.
– Что это за женщина за крестик драгоценную шкатулку отдала? – удивился Иван Аркадьевич.
– Из дома терпимости…
– Ты была в борделе?!
– Не я! Это у Пашки друзья, студенты, туда ходят! Один и рассказывал, что многие там за крестик что угодно отдать готовы. У них же отбирают и никто потом не даёт… Ну, я ходила вокруг места этого, поджидала. Когда девушки на улицу выходили, я подходила, спрашивала, торговалась.
– Христом торговалась с проститутками… – ошалело проговорил отец.
– Я очень молилась потом! – поспешила заверить его Лиза. – До сих пор молю о прощении! Но ведь и девушки эти в Бога верят, зачем же у них-то забирают?
– Поверить не могу… Ну, Пашка, и достанется тебе…
– Нет, папенька, нет, он туда не ходил, точно знаю! Просто однокашники его очень любят рассказывать!
– А ты, я погляжу, любишь подслушивать.
– Сам же говорил, надо всегда всё видеть и всегда всё слышать, чтобы выгоды не упустить.
– Ох, купцовская дочь… Ну а дом этот? Ты хоть знаешь, кому он принадлежал?
– Знаю, папа, ведьме.
– То-то и оно, что ведьме. И что, тебя это не напугало?
– Да чего бояться-то? Ведьму ещё пять лет назад сожгли. Дураки-то боятся, но на то они и дураки.
– А ты-то в кого такая умная?
– В тебя, – заулыбалась девочка.
Перед её улыбкой он никогда устоять не мог. Таяло его черствое сердце купца, всегда глухое к неудачам конкурентов.
– Ладно, пора в Петербург возвращаться. Что с машиной твоей делать – опосля решим. Пока пусть тут остаётся. Всё равно сюда никто не сунется.
Лиза хотела возразить, но не посмела. Кивнула молча, посмотрела на выключенного робота в последний раз и зашагала за отцом к выходу. Уже в дверях крикнула:
– Я сейчас!
Скрылась в сарае, но через минуту снова выбежала оттуда. Иван Аркадьевич кутался в шубу, сидя в своих крытых санях, а Семён привязывал к ним небольшую серую кобылку в яблоках, на которой проскакала Лиза.
– Извольте садиться, батюшка ждёт, – ласково сказал Семён, улыбнувшись девочке.
Потом он поднял голову и нахмурился. Всё доброе, что было на его лице, словно смыло проступившим гневом:
– И как она их там поразвесила?
Лиза подняла голову. Она знала, что увидит там: коровьи и бараньи черепа, приколоченные к деревьям на высоте в несколько человеческих ростов. Никто так и не решился лезть туда их снимать, боялись упасть и свернуть шею из-за ведьминых чар.
Когда девочка устроилась в санях напротив папы, а кучер щёлкнул поводьями, сани стали разворачиваться, а Лиза ещё раз посмотрела на дом.
Крепкая деревянная изба с запертой дверью и закрытыми ставнями совсем не выглядела заброшенной, хотя в ней не жил никто уже пять лет.
– Кто тебе вообще про этот дом рассказал? Пашка, небось? – хмыкнул отец, проследив за её взглядом.
– Нет. Нас с Пашей тогда сюда местные привели, чтобы попугать. Тем летом ездили в усадьбу в Никольское, помнишь? Ты охотился, а мы с Пашей гуляли. Ребята тут озорные, решили нас напугать. Да только сами испугались,
