не была, особенно доставалось этому безродному бедняку, но сам виноват, кто просил его выигрывать каждый раз, когда мне так отчаянно нужна была победа.
Однако, не слишком ли мелочно, за подростковые обиды, спустя семь лет требовать возмещения? К тому же, мне, итак, недолго осталось.
«Смотри, Вивиан» - шепчет ехидная совесть.
«Каждый получает то, что заслужил. Можешь быть хоть сто раз невиновна, это никого не волнует. Ни отца, перед которым так пыталась выслужиться, ни мать, которой всегда было наплевать – оба родителя после ареста так и не навестили, предпочтя делать вид, что тебя не существует».
Но ведь на самом деле они давно уже вычеркнули меня из своих жизней. Давно…Задолго до моего приговора и заключения.
Как жаль, что осознала я это только сейчас, когда отведенных мне дней почти не осталось. Кому и что хотела доказать? В темной камере времени подумать было много.
Зато сестра, которую едва ли удостоила за все свои неполные двадцать четыре года жизни добрым взглядом и словом, исправно приходит и кормит меня с ложечки наваристым бульоном домашнего приготовления, про себя глотая горькие слезы и сокрушаясь над моей жалкой судьбой.
Если бы я могла понять все раньше, если бы небеса подарили мне шанс исправиться…несбыточные мечты.
Эштон присаживается напротив, согнув колени, ставит фонарь на пол подле себя, наши лица оказываются на одном уровне.
Он рассматривает меня так, словно его забавляет увиденное. Будь я на его месте, наверняка бы тоже не смогла сдержать чувство внутреннего удовлетворения от вида поверженного противника.
Эйдж не улыбается, его лицо как обычно – холодная маска. Но я знаю его достаточно, чтобы понять, что часть его ликует. А другая…ее мотивы мне неизвестны.
Я смотрю мутными от гноя глазами, фокусируясь некоторое время на его погонах и гербе империи на золотых пуговицах мундира, поблескивающих в свете фонаря.
Когда-то на моих гордых плечах тоже был похожий предмет одежды. Погоны и медали, почет и уважение…
Никто не верит мне. И не поверит. Гордость, рыцарская честь…
Не лги себе Вивиан, не держись за давно порушенные твоими же руками идеалы. Задолго до приведших меня в темницу событий я уже лишилась права носить мундир. Совершенно нормально, что я в темнице, что день казни уже назначен.
В ушах звенят предсмертные крики подчиненных, пальба пушек и звон мечей.
Не моя вина? Бессмысленно обманываться. Не я это начала, не этого хотела, но мои люди – моя ответственность. Это я повела их на смерть.
Предательство? Я лишь исполняла приказ…но кто мне поверит? Есть ли в этом мире хоть одна душа, которая мне поверит?
Даже так, все равно расплатой за грехи может быть только смерть. Вряд ли меня можно назвать достойным человеком.
Какой же глупой нужно было быть, чтобы служить у отца на побегушках?!
Развязать путы местных надзирателей много труда не составило. Честно говоря, можно было бы сделать это и раньше, мастерство стражи не блещет талантами.
- Ты сможешь убить меня, не причиняя боли? – хриплю я, прямо уставившись в лицо своего давнего неприятеля.
Просить о повторном расследовании, заверять, что я невиновна…будь на месте Эйджа кто-то другой, может, я бы так и поступила.
Но мне прекрасно известно, что мужчина передо мной даже бровью не поведет в ответ на мои мольбы. Зачем сотрясать воздух попусту?
Руки за спиной тянутся к плохо лежащему в кладке на полу камню.
Эйдж же, не замечая моих осторожных шевелений, поднимает руку и выуживает из кармана пузырек с неизвестной жидкостью.
Не могу понять, какого она цвета, мешает бьющий в глаза свет фонаря посетителя.
- Убить? Велфорд, считаешь меня убийцей? – насмехается мой давний враг, взбалтывая содержимое флакона.
Его глаза внимательно следят за тем, как поднимается со дна пузырька осадок. На меня смотреть, очевидно, Эйдж считает ниже своего достоинства.
Яд? Или…
Слышала, что есть среди высокопоставленных чиновников те, что любят поразвлечься напоследок с приговоренными к смерти. Достаточно «особого» зелья, и принявший его полностью теряет свою волю, позволяя поступать с собой как заблагорассудится, становясь послушной безропотной куклой.
Вполне в духе Эштона напоить меня этим лишающим рассудка снадобьем, и бросить в общую камеру на потеху другим преступникам. Как ни крути, а ненависть его ко мне очевидна. Уверена, он бы остался и глумливо наблюдал, упиваясь свершенным возмездием.
Или действительно яд?
В таком случае, вряд ли мгновенного действия.
Хочет, чтобы я умоляла о смерти в муках? До моей казни три дня, неужели капитан черного ордена лишен всякого милосердия?
Ха, и то верно. Я усмехаюсь. Глупо надеяться на снисхождение. Я никогда не проявляла к нему даже капли доброты, так о каком милосердии теперь может быть речь?
Кинжал мне принесла сестра.
Как только удосужилась пройти с оружием, чтобы местные блюстители порядка не обыскали?
Девчонка, язык не поворачивается назвать ее женщиной, пусть она уже замужем и родила, тихо плакала и всем своим видом показывала, что боится, что со мной может сделать охрана. Смешная. Будто назначенная на субботнее утро казнь еще не решенный факт, и приговор мне не вынесен.
Какая разница, если жить осталось считанные часы?
Пытки ли, насилие… все это уже неважно, когда близится миг, в который моя голова отделится от остального тела. Палач наверняка уже готовит свой любимый топор.
Но, что странно, перед лицом врага хочется держать лицо до самого конца. Попранное самолюбие, глупость, гордость – называйте, как хотите. Я не хочу перед Эйджем опуститься ниже букашки под ногами. Не хочу остаться в его памяти жалкой…
- Тебе идет черный. И этот меч, - кошусь на ножны Эйджа, который на мгновение замирает, занятый непонятными мысленными изысканиями. – Из сокровищницы поверженной Агроны? Думала, он навсегда утрачен.
- Есть еще силы распознать этот клинок? – фыркает брюнет, качая головой, словно отбрасывая последние сомнения. - Поразительно. Что и ожидалось от мастера эфира.
От такого же мастера слышу. И все равно,
